Изменить стиль страницы

Я открываю письмо.

«Таш!

Знаю, знаю, я еще на прошлое твое письмо не ответил, но, черт возьми, я только что увидел и просто не могу не поздравить. Это офигительно! Я дико тобой горжусь!

Кстати, я тут подумал… Да, я не обижусь, если ты откажешься, но, может, обменяемся номерами? Будет круто переписываться в режиме реального времени. Но, если ты против, я пойму.

И еще раз: поздравляю с таким отзывом! Вряд ли кто-то заслуживает этого больше тебя.

Фом».

Только-только мои ребра пришли в норму, нет, им надо разорваться еще раз. По моему лицу растекается улыбка и затапливает щеки. «Офигительно». «Дико горжусь». Да еще из уст Фома Козера, который сам по себе вполне популярный влоггер. И он хочет обменяться номерами. Подумать только, Фом Козер просит у меня номер телефона!

Мы с Фомом ровесники, но он снимает ролики дольше меня. Первых подписчиков он привлек лет в четырнадцать, когда вместе со своим другом Уэсом Бриджесом снял несколько видео с розыгрышами у себя в школе. Потом он взялся за вещи посерьезнее и создал «Голос из пробирки» - канал с еженедельными десятиминутными роликами, в которых он рассказывает о роли науки в известных фильмах. Он завел его около года назад, примерно когда появилась и «Таш среди чаш» - канал с еженедельными десятиминутными роликами, в которых я пью определенный сорт чая и трещу об адаптациях классической литературы.

Фома смотрит куда больше народу, чем меня, потому что у него еще осталась кучка подписчиков от видео с розыгрышами. Однако пару месяцев назад кто-то упомянул нас обоих в твите о забавных влогах про кино. Я была польщена тем, что наши имена написали в одной строчке, но уж никак не ожидала, что Фом напишет мне о том, как ему нравятся мои ролики, и спросит, давно ли я интересуюсь режиссурой. Мы обменялись почтовыми ящиками и последние шесть недель активно друг другу пишем. Да, мы обсуждаем всякую ерунду типа любимых фандомов и фильмов, но у меня все равно перехватывает дыхание каждый раз, когда во входящих появляется имя Фома.

Я никому про него не рассказывала. Во всяком случае, подробно. Я говорила Джек о его первом письме, она неопределенно пожала плечами и только. Я не упоминала, что потом мы переписывались. Длинными, яркими письмами, взрывающимися искрометным юмором, полными пояснений в скобках, а иногда даже и сносок. И, кажется, наши письма уже балансируют на грани между дружеской перепиской и чем-то большим.

Не знаю толком, почему я никому о нем не рассказываю. Мне же не стыдно. Я же не делаю ничего странного. Может, дело в том, что я никогда не видела Фома лично, не слышала его голоса… Хотя это технически неверно, потому что я слушаю его голос каждую неделю, когда выходит новая серия «Голоса из пробирки». Но я ни разу не слышала, как он обращается ко мне. Не слышала даже, как он называет меня по имени.

А теперь он попросил мой номер, и мне почему-то кажется, что это начало чего-то большого и важного. Шаг в очень конкретном направлении. Обмен сообщениями кажется куда более личным, чем обмен письмами. Он быстрее и естественнее. Если до этого мы с Фомом балансировали на краю обрыва, станет ли это тем ударом, который бросит наше общение из дружеского в… во что?

И я, наверно, опять слишком много об этом думаю.

Я ужасно долго пишу ответ. По два раза проверяю каждое слово и даже запятые. С одной стороны, я не хочу показать Фому, что его просьба меня хоть капельку взволновала, с другой - демонстрировать слишком много энтузиазма тоже не стоит. В конце концов я коротко благодарю его за поздравления и добавляю, что было бы чудесно… нет, здорово… неплохо слать друг другу сообщения. Потом добавляю свой номер, нажимаю «отправить», валюсь носом в подушку и издаю хриплый жалобный стон.

Мне надо отвлечься, благо есть чем. Я выхожу из почты - потом ребятам сообщу - и открываю твиттер Seedling Productions. Я пролистываю уведомления, добавляя в избранное твиты, которые больше ничего не требуют (типа «Боже, посмотрел все серии @Unhappy_Families и реально не могу без этого жить!»), и оставляю на потом то, на что надо ответить (типа «@Unhappy_Families, пожалуйста, скажите мне, что следом вы адаптируете Достоевского!»): нам с Джек еще предстоит решить, что делать со всем этим наплывом.

Кажется, я успеваю полистать твиты всего пару минут, и вот уже папа кричит, что ужин готов. Я пялюсь на экран. Дико хочется есть: на вечеринке я была слишком взвинчена, чтобы как следует подкрепиться, и затолкала в себя только ложку торта. Но в то же время мне нужно больше, намного больше комментариев, вопросов и всеобщего обожания.

Похоже, это значит, что у меня проблемы.

Похоже, это значит, что надо все же пойти поужинать с родителями.

Над моей кроватью висит постер с портретом Льва Толстого, тридцать шесть на сорок восемь дюймов. Зернистая черно-белая фотография писателя в возрасте двадцати лет. Мой Лео сидит, расслабленно опираясь локтем на изогнутый подлокотник роскошного кресла. На нем теплое пальто с лацканами и толстый шарф. Он смотрит прямо в камеру. Вернее, хмурится в камеру. Как будто хочет сказать: «Почему я должен позировать для этой фотки? Я умный юноша со сложным характером, у меня нет времени!»

Я подпираю голову локтями и спрашиваю:

— У меня звездная болезнь, да?

Лео хмурится из-под темных бровей.

— Мне надо пойти поужинать с семьей, как будто я все еще простая смертная, да?

Лео хмурится. Ну как его не любить?

— Ага, я так и думала.

Проявляя чудеса самоконтроля, я закрываю ноутбук, слезаю с кровати, спускаюсь вниз и даже не беру с собой телефон.

Наверно, перерыв идет мне на пользу, но через час я возвращаюсь к себе и до четырех утра листаю ролики, упоминания и списки хэштегов. Где-то после часа ночи я начинаю составлять план. И засыпаю с рукой на мышке.

4

На следующее утро сразу после завтрака приходят Джек и Пол. Джек настроена обсудить план действий. Пол объясняет свое присутствие тем, что наблюдать, как Джек разрабатывает стратегию, всяко интереснее, чем сидеть одному дома все воскресное утро.

Мы с Джек сидим на кровати, а Пол развалился на полу, так широко расставив руки и ноги, что кажется, будто мы распяли его на дыбе и сейчас будем пытать. Конечно, Лео тоже составляет нам компанию и хмурится со своего постера.

— Тебе вообще удобно? — спрашиваю я у Пола.

— Я медитирую, — отвечает он.

— Но это не…

Пол подносит палец к губам:

— У тебя свои заморочки, у меня свои.

Я не спорю. Да, я тоже медитирую, хотя настоящий буддист у нас в семье только мама. Я же по части религии пытаюсь усидеть на двух стульях, и тут нечем гордиться. Но когда твой папа исповедует православие, а мама - дзен-буддизм, определиться не так уж легко. Обычно я говорю, что запуталась, и в детстве это правда было так. Поди не запутайся, когда твой папа ест мясо, а мама - нет, в гостиной висят иконы и стоит статуя Будды размером с младенца, а на Рождество ты ходишь то на церковные службы, то на ночные медитации в Дзен-центр.

Так что в детстве мне было непросто, но сейчас мне семнадцать и единственное, что мешает мне во всем разобраться - лень. Я повторяю себе, что пора бы уже принять какое-нибудь решение, потому что единственное, в чем сходятся все религии - сидеть на двух стульях сразу плохо. Так я никогда не достигну просветления, а в Библии на этот счет есть цитата, которая пугала меня всю жизнь: «Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих».

В общем, у меня с верой все сложно, так что я лучше помолчу и не буду решать за Пола, как ему медитировать.

— Я тут уже кое-что написала, — говорю я, поворачивая ноутбук экраном к Джек. — Вчера вечером посидела и подумала.

Джек окидывает файл взглядом и поднимает бровь:

— Ты вообще спала?

— Пять часов.

— Шикарно. — Джек принимается водить ногтем по экрану:

«Джек - отвечает на вопросы в твиттере и на ютубе.