Фокусник из трущоб

Луиза Бельская

1. Новые знакомые

  Кнопка дверного звонка оказалась какой-то перекошенной: чтобы добиться трели, нужно было еще приноровиться и нажать на черную «пуговку» под определенным углом. После очередного «тыка» дежурная мелодия наконец-таки заиграла, и через несколько секунд дверь осторожно приоткрылась, натягивая наивную стальную цепочку до известного предела.

- Тетя Клава, здравствуйте, - Фома даже не попытался выдавить из себя «липовую» улыбку. Он очень устал: пять часов на поезде и еще три на маршрутке не прошли бесследно.

Из квартиры донесся приятный запах жареных котлет. Неровно подведенные глазки хозяйки сверкнули раздражением и недовольством:

- И тебе не хворать, - она быстро окинула взглядом подтянутую фигуру своего гостя в военной форме, - отслужил, значит?

- Ну, да, - Фома торопливо поправил на плече лямку рюкзака со своими немногочисленными пожитками, - сегодня - все, - он нахмурился: родственница вела себя очень недружелюбно.

- Ага, - тетя Клава досадливо цыкнула зубом: только что она со смаком обглодала жирное свиное ребрышко, и остатки мяса неудачно забились прямо под «коронку», - ну и где ты теперь жить-то будешь? - женщина сделала выразительную паузу и добавила, - бедолага.

- Чего-чего? - Фома вначале подумал, что ослышался. Он даже вытянул шею, словно гусак, и неестественно повернул голову, чтобы как следует взглянуть в бесстыжие зенки своей родственницы, нервно теребящей воротник линялого фланелевого халата.

 - Жить ты где будешь? - низким грудным голосом уже намного громче повторила тетя Клава, незаметно для племянника с силой сжав дверную ручку.

- Так, это... - растерялся Фома, почесывая внезапно зазудевший затылок, тем самым сталкивая камуфляжную кепку почти до самых глаз, - здесь я буду, где же еще?

- Э, нет, - с готовностью воскликнула тетя Клава, на всякий случай делая мелкий шаг назад и едва заметно начиная прикрывать дверь, - у меня своих, вон, пять человек, ты мне тут и вовсе не упал.

 - Тетя Клава, вы чего? - реакция у Фомы была хорошей: он быстро сунул ногу в высоком берце в дверную щель, а рукой крепко ухватился за металлическое полотно, - я же вам не чужой!

 - Вова! К нам в квартиру лезут! - что было силы завизжала тетя Клава, силясь прикрыть неподдающуюся дверь. В конце концов Фома рванул на себя эти захлопывающиеся прямо перед носом ворота в рай - цепочка жалобно звякнула и порвалась, тем самым вызвав у хозяйки квартиры яростный вопль:

 - Пошел отсюда! Мерзавец! Вова! Мать твою! Убивают!

 - Сейчас полицию вызову, - откуда-то сзади раздался пронзительный голос, заставивший Фому обернуться и на секунду потерять бдительность - тетя Клава улучила момент и тут же лязгнула дверьми.

Фома растерянно сглотнул, оставаясь на лестничной клетке один на один со сгорбленной старухой в сером пуховом платке, завязанном на потерявшейся со временем талии.

- Да я тут жить должен, - начал было оправдываться Фома, то и дело указывая на желанную квартиру, - мне пообещали...

 - Умереть спокойно не дадут! Вот позвоню сейчас куда надо, - старушка с неожиданной прытью скрылась в своем логове, выронив напоследок какое-то ругательство.

- Да вы тут чего? Совсем уже? - Фома со всей дури ударил кулаком по звонку, заставляя хрупкий пластик рассыпаться на несколько частей. От накатившего гнева Фома даже не заметил боли: он так хотел отдохнуть, поесть и помыться после дороги, нормально поспать на диване, а не в осточертевшей казарме, поспать часов этак десять, а не подскакивать в шесть утра по команде, поесть по-домашнему, нормально поесть, не припущенную рыбу и постылую сечку, а хорошую такую отбивную, жирненькую, и чтобы обязательно с корочкой, а тут...

 - Не шуми, - в дверном проеме неожиданно появился здоровенный детина, сын тети Клавы. В одной руке он держал надкушенный огурец, а другой неторопливо почесывал выпирающее брюхо, - ну нету тебе здесь места, понимаешь? Нету. Моя, вон, с ребенком, да еще родаки...

Фома поглядел на него снизу вверх с такой обидой, что Вова почувствовал себя неуютно и даже неуклюже переступил с ноги на ногу.

- Вещи, - прошипел Фома сквозь зубы, - где мои вещи?

 - На помойке шмотки твои! - тетя Клава ловко вынырнула из-под сыновней богатырской руки. - Бомжи в них ходят!

Только теперь Фома почувствовал, что означало выражение «Как мороз по коже» - внутри и снаружи все окоченело от ужаса: у него не было дома, совсем не было, не было даже угла, чтобы просто переночевать, не было одежды, книг, не было его моделей самолетиков - не осталось совсем ничего! Фома шморгнул носом и натянул козырек кепки поглубже на глаза - эти люди не должны были видеть его слабость.

 - Уходи, - твердо произнес Вова, громко чавкая и не сводя с родственника внимательных глаз, при этом пытаясь предугадать каждое его движение.

Тетя Клава промолчала, продолжая сверлить Фому настороженным, трусливым взглядом.

 - Нет, я сейчас позвоню! - дверь сзади опять распахнулась, и на пороге снова возникла беспокойная соседка в теплом платке. На носу у нее красовались очки, а слегка дрожащие сухонькие пальцы елозили по крупным кнопкам радиотелефона.

Фома с горечью окинул пронзительным взглядом и одних и других, мысленно отрекаясь от омерзительной родни, и, ничего не сказав на прощание, застучал подошвами берцев вниз по невысоким ступеням.

Пару месяцев назад Фоме исполнилось двадцать лет, хотя, благодаря постоянной привычке хмуриться и даже слегка щуриться несмотря на отличное зрение, выглядел он значительно старше. Роста он был среднего, сухощавый и мускулистый - служба в армии оставила свой отпечаток. Его карие глаза глядели из-под густых, абсолютно прямых бровей очень проницательно, как говорится, по-умному. Нос был тонкий, орлиный, придававший выражению вытянутого лица хищный и опасный вид. Губы были полными, почти всегда поджатыми, как будто Фома стеснялся их слишком чувственных форм. На красивом, чуть выступающем вперед породистом подбородке пролегла едва заметная бороздка. Пряди коротко стриженных черных волос затронула ранняя седина - никто, обычно никто с первого взгляда не мог угадать его возраст.

Фома был мечтателем: еще в школе он очень сильно стремился в небо. Сначала он попросту любил наблюдать за голубыми просторами из окна своего дома, попозже - с крыши, пока не пришел к мысли о том, что хочет овладеть тайнами полета и победить земное притяжение.

Начиная с десятого класса он четко поставил перед собою цель: непременно поступить в академию авиации. Но мечтам его не суждено было сбыться: он сдал все нормативы по физкультуре, осилил математику и русский язык, получил высший балл по физике и самым глупым образом завалил английский. Проклятые времена! Они, как скользкая рыба в заманчиво-прозрачной глади мыслительного озера, упорно не давались, смешивались в хаотичную стаю, юлили и разбегались в разные стороны. Это был тяжелый удар, но Фома, будучи неисправимым оптимистом по жизни, духом не пал и решил, честно отслужив, снова поступать на факультет гражданской авиации.

Он хотел носить форму с полосатыми манжетами, золотыми пуговицами и замечательным крылатым значком. Он хотел стать пилотом так сильно, что большую часть свободного времени штудировал ненавистный английский язык, он так желал в небо, что, патрулируя город, будучи солдатом внутренних войск, смирялся с непогодой и пьяными дебоширами на улицах.

А пока Фома в очередной раз вникал в сущность импортной речи, нес рутинную службу и, преодолевая отвращение, кушал «мясо белого медведя», его мать тяжело заболела. Ей потребовалась срочная операция, дорогая, у отца Фомы таких денег не было вовсе - пришлось продать квартиру в Кремнеземске и переехать к сестре в Восьмидвинск, живя там на птичьих правах, без прописки. Операция не помогла - хирурги только руками разводили. Очень скоро Фома похоронил мать, а через полгода и отца, пьяным шагнувшего под мчавшуюся фуру.