Л. А. Ельницкий

Знания древних о северных странах

Издание Географгиз, 1961 г.

Предисловие

Древнейшей формой осмысления естественных явлений у греков, как и у всех прочих народов, был миф. Поэтому и первоначальные географические представления, в частности представления о северных странах резко окрашена в мифические тона. Мифы эти - при перенесении на вновь познаваемые местности мифических имен - возникали двояко: либо вследствие определенной географической ориентации последних, либо вследствие этимологизации по созвучию местных (варварских) имен.

Процесс мифологизации и этимологизации местных имен и местных географических и этнографических явлений продолжался, как об этом можно судить по наличию соответствующего материала у позднейших греческих и латинских авторов, так же и тогда, когда уже не было недостатка в возможности чисто рационалистических интерпретаций вновь познаваемых фактов.[1] Это лежало, видимо, в психологии древних греков - возводить предков каких-либо далеких народов к своим собственным героическим предкам с целью их большей или меньшей ассимиляции: таково выведение происхождения восточных народов (персов, мидийцев) от потомков Гелия-Солнца, скифских народов - от Зевса или Геракла, армян - от аргонавта-фессалийца Армена и т. д.

Только лишь в связи с мифами об амазонках и аргонавтах в Средиземноморье возникли или были соответственно перетолкованы многие сотни географических наименований. Это необходимо иметь в виду всякий раз, когда мы оперируем с тем или иным "греческим" наименованием в негреческих странах. Тем более, что целые комплексы имен, связанных с определенными мифологическими комплексами, передвигались иногда на большие расстояния в связи с распространением греческой колонизации. Представление об этом может дать перенесение топонимики Фракийского Боспора, возникшей под влиянием мифа об аргонавтах, на берега Боспора Киммерийского и на Кавказ.

"Отступание" мифических наименований к наиболее отдаленной периферии известного грекам мира вслед за постепенным расширением его рамок, перенесение одних и тех же наименований на различные географические объекты (так, на северо-востоке греческой эйкумены переносились дважды, а то и больше, наименования рек: Гипанис, Танаис, Араке) вносило значительную неопределенность и смутность в картину отдаленных от греков областей - смутность и неопределенность тем большую, что за этими наименованиями рек перемещались также и наименования племен, населенных пунктов и даже горных хребтов.

Смутности и недостаточной определенности географической картины окраинных областей древнего мира способствовали те условности, которые характеризуют эволюцию древних представлений о форме и устройстве земной поверхности. К этому присоединяются еще и условности древней картографии.

Между тем нынешняя историческая наука, оперирующая древними географическими и этнографическими данными, чрезвычайно заинтересована в их возможно большей определенности так же, как она заинтересована в выяснении рационального зерна различного рода древних мифологизаций, затемняющих и искажающих географическую и историческую картину малоизученных греками стран.

Добиться большей определенности этих смутно и разноречиво звучащих данных, так же как и установления причин повторений и искажений географических имен, содержащихся у древних авторов, можно только посредством самых широких сопоставлений разновременных и разнохарактерных комбинаций изучаемых фактов. То, что мы имеем смутного и разноречивого в "Скифском рассказе" Геродота, выясняется лишь при самом тщательном сопоставлений его данных с данными его предшественников - ионийских географов и логографов-бытописателей, с одной стороны, и с данными более поздними, основанными на более широкой аутопсии, с другой.

В этой необходимой работе имеются две крайности: первая - боязнь выйти за рамки традиционных представлений и кощунственно посягнуть на целостность и аутентичность древнего автора, вторая - чрезмерный критицизм и поиски противоречий и несоответствий во что бы то ни стало. Автор был бы счастлив, если бы ему хотя бы в некоторых случаях удалось полностью избежать этих обеих крайностей.

Древнейшие представления о северных странах

Маршруты возвратного плавания аргонавтов

Сказание об аргонавтах со всеми его вариантами, возникшими на протяжении того долгого времени, пока эта легенда продолжала питаться за счет эпической поэзии и других жанров античной литературы, весьма интересно в историко-географическом отношении. История его показывает, как легендарная география приспособлялась к географии реальной, с тем чтобы обойти ее и сохранить место для фантазии и мифа.

В основе сказания о походе аргонавтов лежит беотийская культовая легенда о Фриксе, сыне орхоменского царя Атаманта, спасшегося бегством на овне с золотым руном, в то время как его должны были принести в жертву Зевсу Лафистию.[1] С ней переплетается фессалийская легенда о царе Пелии и его племяннике Ясоне, мстителе за своего отца, несправедливо лишенного престола в Иолке - одном из древнейших центров торговли на Пагасийском заливе, служившем гаванью и для расположенного в глубине материка Орхомена. Торговая слава Иолка связана с судьбой древнейшей Калаврийской амфиктионии (союза городов), в состав которой, помимо Иолка (Орхомена), входили также города: Гермиона, Эпидавр, Эгина, Афины, Прасии и Навплия и под знаком которой происходила колонизация северных островов Эгейского моря и северных (эолийских) берегов Малой Азии.[2]

То обстоятельство, что образы Ясона, ионийского бога-героя, связанного в качестве эпитета с именем Аполлона (Аполлон Ясоний в Кизике)[3] и Медеи, отождествлявшейся уже в древности с Гекатой и Артемидой (Ифигенией у Дионисия Скитобрахия[4] и у Драконтия в его "Медее"), не могут быть оторваны от азиатской почвы, позволяет думать, что беотийско-фессалийские мифы были приплетены к сказанию уже на ионийской почве. Этому не противоречит и наличие беотийско-фессалийских этнических элементов в составе ионийских колоний на берегах Пропонтиды - таких, как Кизик, Гераклея Понтинская и Синопа,[5] свидетельствующее о прямой преемственности беотийско-фессалийской и ионийской колонизации и о совместных колонизационных предприятиях фессалийцев и ионийцев.[6]

Упоминание о "прославленном" (πάσι μέλουσα)[7] корабле "Арго" в Одиссее заставляет предполагать существование в эпоху создания гомеровских поэм "Аргонавтики" в качестве эпической песни. О том, что эта эпическая Аргонавтика вошла в известной доле в Одиссею и послужила материалом для описания Одиссеевых приключений на море, заставляет предполагать присутствие в Одиссее, помимо эпизода со сталкивающимися скалами - Планктами, где имеется прямая ссылка на Аргонавтику, также и таких эпизодов, как Скилла и Харибда, Сирены, волшебница Кирка, лестригоны, о. Тринакрия, одинаково известных гомеровскому эпосу и эпосу об аргонавтах. На то же обстоятельство указывает и известность Одиссее Зэта и Эи, Пелия, Эсона, равно как и упоминание в Илиаде о сыне Ясона и Ипсипилы Эвнее, царствующем на о. Лемносе, что заставляет предполагать известным слушателям гомеровского эпоса и лемносский эпизод Аргонавтики.