Александр Руджа
Морфо и лань
Часть 1
Мне снится сон. Мы стоим на вершине холма у маяка, хлещет холодный ливень, от которого промокли и потяжелели мои ботинки, и джинсы превратились в ледяную вторую кожу, блещут молнии, на долю секунды освещая мрачный, бушующий океан где-то далеко внизу. Все как тогда, как в тот раз, когда в заливе у самого города медленно вращался чудовищный смерч, и Аркадия-Бэй распадался, отдавая ему дань зданиями, животными, людьми — да и самим собой тоже.
Час расплаты.
Мы одни, только вдвоем, я и Малышка — и она должна что-то сделать, что-то важное, что постоянно ускользает из памяти, оставляя за собой горькое ощущение потери. Ее лицо бело как снег, из носа течет кровь, черная в неживом свете молний, пальцы скрючены в тщетной попытке удержаться по эту сторону жизни.
Она шепчет что-то, так тихо, что мне приходится приблизиться, чтобы расслышать. Разбрасывает холодные брызги дождь, ветер свивается в тугие мертвые хлысты, стегающие покорную траву.
— Не могу… так тяжело…
— Давай, Макс, ты справишься! — кричу я и сама не слышу своего голоса.
— Слишком далеко… не успеваю… — выдыхает она, и вдруг кровь начинает даже не течь, а хлестать из носа. «Перенапряжение» — понимаю я. «Она не выдержит», — понимаю я.
Время останавливается. Плотные, блестящие в свете молнии струи дождя замирают в воздухе диковинными сосульками, да и сама молния тоже висит в пустоте пугающим украшением. Обычно она успевает погаснуть до того, как медленный мозг что-либо сообразит, оставив только рваные изгибы на сетчатке. Но сейчас она застывает, как застыло само время вокруг.
Малышка снова шепчет что-то, ее глаза закрыты. Я падаю на колени, приподнимаю ей голову. Дерьмо, дерьмо, как же я пропустила это… Ну, не углядела… Остановить бы кровь…
— Прости, Хлоя… я не хочу этого делать… но дело в тебе, — говорит вдруг она и открывает глаза. В них отражается свет молнии, зависшей над темной массой воды. Слипшиеся волосы обрамляют ее лоб плотным куполом, кровь стекает на левую сторону мокрыми дорожками.
— Я знаю, Макс, знаю, — отвечаю, не думая. Дело, похоже, дрянь, но я все равно смогу спасти ее, как она спасала меня уже не раз, вернуть услугу, вернуть ее, мою лучшую подругу, хоть я и не умею отматывать время.
— Я пробовала уже столько раз, — ее голос все так же тих, но я слышу его очень четко, и кровь внутри, замерзшая от безжалостного, мерзкого дождя, кажется, начинает закипать. — Но всегда получается одно и то же. Я устала, Хлоя, просто устала… я не могу.
— Ничего не бойся, Супер-Макс, я все сделаю, — я осторожно вытираю красное с ее лица, и на оплаканных дождем пальцах расплывается густая влага. — Я с тобой, я не оставлю тебя, все будет хорошо. Мы выберемся, мы вместе навсегда, помнишь?
Я правда в это верю, хотя с глазами, похоже, что-то неладно — изображение двоится, и веки тяжелеют. Становится тепло — но это просто иллюзия. Малышка плачет…
А потом знакомым жестом вскидывает руку. И вдруг оказывается, что не было этих безумных семи дней, чудесного спасения, вечера на свалке, бассейна, разговора с Фрэнком, вечеринки в клубе «Циклон», да и Малышки тоже — с самых тех пор, как пять лет назад она уехала с семьей в Сиэтл, и с тех пор не прислала мне ни единой весточки. Не было радости, не было счастья, не было всех этих нелепых и смешных и потрясающих подвигов, ни единой мелочи — даже того глупого, ненужного, но такого важного в конечном счете поцелуя.
И меня, в общем, уже не было тоже.
Что если бы я не произнесла больше ни слова?
Что изменилось бы в твоей прекрасной новой жизни?
Омрачило бы твое милое личико печаль, или ты просто улыбнулась бы, предоставив мне право расправляться с собой так, как сочту нужным?
Или ты перехватила бы контроль?
По всему побережью без остановки передавали штормовое предупреждение, поэтому машин на дороге почти что не было, и я выжимала из старого пикапа все возможное до последнего фута, но даже так получалось не больше пятидесяти миль в час. Нужна была новая машина, но как это провернуть, мы понятия не имели. То есть я имела, конечно — близкое общение с Фрэнком не прошло даром — но Малышка наотрез отказалась как от моих отмычек, так и от своего дара, чтобы решить этот вопрос.
Вчера, например, пришлось повозиться, чтобы найти мотель для ночлега — в первом, на который мы нацелились, хозяевами была пожилая супружеская пара, и они так осуждающе уставились на меня, стоило заявить, что нам хватит простой двухместной кровати, что Малышка сочла за лучшее побыстрее свалить, благо, никакого ай-ди[1] этим ретро-говнюкам я показать не успела.
Можно было отмотать время и сделать все по-хорошему, но злоупотреблять способностями Малышки не стоило. Частая перемотка даже на несколько секунд назад сказывалась на ней неважно — сбивалось дыхание, лопались сосудики в глазах, шла носом кровь, на лбу набухали капли пота размером с десятицентовик. Так что мы изо всех сил старались пока вообще не отматывать, справляться без помощи потусторонних сил. Одного торнадо, оставившего от Аркадия-Бэй груду обломков, было более чем достаточно.
Так что дела наши шли пока «на юг», и в прямом, и в переносном смысле[2]. Я имею в виду, что мы довольно успешно катили по трассе 101, удаляясь от разрушенного Аркадия-Бэй в направлении Калифорнии. Что такое семьсот миль для двух отважных подростков верхом на верном скакуне? Ну, если не считать того, что у нас не было ни денег, ни еды, ни даже сменной одежды — только то, в чем мы оказались вчера у маяка.
Однообразные пейзажи вокруг расслабляли и навевали сонливость. Северный Орегон — это не совсем Нью-Йорк и даже не Калифорния, здесь дорога — это тонкая двухполосная нитка между бесконечными лесами, национальными парками, пологими холмами, подтопленными долинами, да еще чахлыми прибрежными видами, если едешь по побережью. Вот как мы, скажем.
Сейчас, например, по левой стороне тянулись пасмурные зеленые заросли с редкими вкраплениями темных от влаги домов, а справа глаз радовали серые песчаные дюны, торчащие прямо из воды скалы с кривыми, рахитичного вида деревцами и полузатопленные эллинги. Эрозия почв, глобальное потепление или человеческий фактор, не знаю — да и плевать, по большому счету, на причину. Лет пятьдесят назад здесь целый городок смыло волнами — неизбежная война природы и человека, и в тот раз человек проиграл. Как я уже говорила, тех, кто едет сюда посмотреть на «настоящую Америку», ждет жестокое разочарование.
Хорошо, что мой лимит разочарований был выбран уже давно — по меньшей мере, лет пять назад, когда не стало папы, а Малышка с родителями, спешно собрав вещи, перебрались подальше отсюда. Я никогда этого ей не скажу, и, конечно, буду все отрицать, если меня припрут к стене — но ни смерть Уильяма, ни новая, торопливая мамина свадьба не ранили меня так глубоко и больно, как вот этот вот вежливый французский уход и негромкое, но упорное молчание, в которое он превратился позднее.
— Думаешь, в городе много осталось? — тихий голос Малышки звучал неуверенно. — В живых, я имею в виду. Кто-то же остался, правда? Должен был…
Я дернула щекой — вопрос был из неприятных, и причиной этому была я. Это мою жизнь спасла вчера Малышка, принеся тем самым в жертву все население Аркадия-Бэй. Не то, чтобы я жаловалась, конечно — жить всегда приятно, нравится мне это дело, но чувство на душе было паскудное. Как будто я выиграла миллион баксов в лотерею, где на него претендовала пожилая нуждающаяся пара. Игра была честной, и победа — заслуженной, вот только исход вызывал какое-то неудобство. Не так, наверное, все это задумывалось всеведущим дедушкой на небесах. Не так.
А и к черту все, к дьяволу!
— Думаю, да, — решительно сказала я. Впереди дорогу переходила пара оленей, они выгнули изящные шеи, следя за приближающейся машиной, и я сбросила скорость. — По крайней мере, я видела, что «Два кита» стояли себе почти нетронутыми, только пара окон выбито. Это значит, что как минимум Фрэнк, Джойс и Уоррен особо не пострадали. Да и Дэвид, по твоим словам, остался в убежище. Я думаю, с ними все в порядке.