Алина Феоктистова

Свободная любовь

— Я хочу быть с вами, — прошептала Марго, полностью отдаваясь тому ощущению, которое всегда приходило к ней от его прикосновений.

— Я хочу быть с вами, и вы тоже хотите этого. Милый мой, мой любимый. Перестаньте притворяться. — Она слышала сильные удары его сердца. — Я люблю вас, — шептала она. — Я так вас люблю.

Он одновременно поцеловал ее и подхватил на руки. Путь из гостиной по темному коридору — сколько раз она видела это во сне. Он опустил ее на кровать и наклонился над нею. Его руки раздевали ее, нежно прикасаясь к телу. Он продолжал целовать ее, и от его прикосновений, от его поцелуев кожа Марго покрывалась мурашками, и тихонько кружилась голова, и радость заполняла душу.

— Милая моя, счастье мое, — хрипло и прерывисто шептал он.

Часть первая

«…Стена враждебности, разделявшая их еще мгновение назад, казалось, рухнула вместе с ослепительным всплеском близкой молнии и оглушительным раскатом грома. Они бросились в объятия друг друга, словно пытаясь в лихорадочном самозабвении страсти заполнить пропасть, проложенную между мужчиной и женщиной тысячелетиями цивилизации. Музыка грозы опьяняла их и уносила к далеким звездам.

— Возьми меня, возьми, — выдохнула она почти беззвучно. Со стоном он прильнул к ее губам. Раскаленный язык ворвался в ее рот. Раздвинув рванувшиеся ему навстречу бедра, он сразу нашел заветную цель и с каждым движением погружался в ее манящие влажные недра все глубже и глубже…»

Небольшая книжица в яркой глянцевой обложке выскользнула из рук Маргариты. Такой уютный и домашний свет массивного торшера упал на закушенный, еще влажный уголок ее подушки. Но лицо девушки было озарено внутренним пламенем, пламенем, пожирающим душу, яростно ищущим выхода.

Маргарита, или Марго, как все ее называли, была единственной дочерью мэра города. Двух этих обстоятельств: того, что она была дочерью мэра и к тому же единственной, а значит, болезненно любимой, было вполне достаточно, чтобы к восемнадцати годам она представляла собой взбалмошное, капризное существо, привыкшее получать от жизни, а точнее от родителей, все что душа пожелает. Конечно, будь мэр, которого знали как принципиального, справедливого человека, чуть построже со своей дочкой, она бы такой не стала, но он всегда был слишком занят на работе, мало бывал дома и, чувствуя свою вину перед ней, старался компенсировать недостаток общения исполнением любых капризов милого чада. А мама? Что могла поделать тихая добрая мама с буйным темпераментом Маргариты, с ее неуступчивым, сильным характером без поддержки отца…

Нужно ли говорить, что Марго никогда не ощущала недостатка в поклонниках. В школе, уже в младших классах, она сама выбирала, кто из мальчишек будет провожать ее до дома с двойным грузом ранцев на плечах, а в старших классах подростки частенько дрались из-за нее на большой перемене или после уроков.

Лишь чудо да еще, пожалуй, врожденная брезгливость помогли ей избежать последствий сексуального взрыва, захлестнувшего школу, где она училась до девятого класса. Наиболее ярко это проявлялось в «ромашке». Маргарита пыталась представить себе таких привычных, будничных подружек по классу совершенно голых, лежащих головами к центру круга, бесстыдно раскинув ноги, и прыщавых, переполненных самомнением одноклассников, передвигающихся по этому живому «цветку», меняя партнерш. Картина эта вызывала в ней скорее омерзение, чем вожделение. Вскоре отец, прослышав о «художествах» ее сверстников, перевел Марго в другую школу, но разве можно что-нибудь утаить в не таком уж большом городе? Маргарита еще долго ловила на себе взгляды новых одноклассниц, полные затаенного и болезненного любопытства.

И сейчас, когда она стала студенткой первого курса архитектурного института, внимание противоположного пола было для нее фактом привычным и обыденным. Даже в самые лютые крещенские морозы, когда столбик термометра опускался до минус двадцати, под окнами их квартиры дожидался, подпрыгивая от холода, очередной пылкий молодой человек, почитавший за честь проводить Марго в институт и донести до студии ее подрамник — почти метровую доску, обтянутую листом ватмана и уложенную в специально сшитый кожаный чехол на ремне.

В таком поклонении не было ничего удивительного. Марго обладала более чем приятной внешностью: огромными, всегда задорно сияющими зелеными глазами, естественным румянцем на матовой коже лица, каштановыми блестящими локонами до плеч, красивой фигурой — высокой грудью, тонкой талией, широкими бедрами и крепкими стройными ногами. Почти все мужчины самых разных возрастов, с которыми общалась Марго, были влюблены в нее. Особенно когда ей этого хотелось. И если вдруг на кого-либо не действовали чары ее глаз, голоса, легкой спортивной походки, она пускала в ход последнее оружие восемнадцатилетней девушки, в сите которого она убедилась уже давно и которым пользовалась лишь в исключительных случаях. Она протягивала неприступному представителю противоположного пола свою сильную маленькую ладошку теннисистки и с едва заметным нажимом произносила:

— Маргарита Ремезова.

Внутренне улыбаясь и торжествуя, Марго чувствовала, как начинают подрагивать в ее руке мужские пальцы и как безразличие в интонации разговаривающего с нею мужчины сменяется заинтересованностью. Фамилия Ремезовых последние восемь лет, которые Вячеслав Всеволодович оставался бессменным мэром, была у всех на слуху.

— Маргарита Вячеславовна? — и в тоне, и в улыбке собеседника обычно появлялось что-то глуповатое.

— Да, — отвечала девушка.

И холодное сердце неприступного кавалера таяло, в его манерах проскальзывало суетливое желание угодить и понравиться. А Марго понимала, что одержала еще одну победу.

Маргарите нравилось представлять себя в мечтах опытной куртизанкой, безжалостно разбивающей сердца несчастных воздыхателей, и, наверное, самой большой ее тайной, тщательно скрываемой от всех окружающих, было полное отсутствие того запретного и желанного опыта, который единственно превращает по-настоящему девушку в женщину.

И в это морозное утро она неторопливо пила кофе и, посмеиваясь, поглядывала из окна на замерзающего кавалера.

— Рита, может быть, пригласим мальчика к нам? Угостим его кофе? Бедняга совсем замерз, — нерешительно предложила мама, интеллигентная худенькая женщина, всегда кроткая и робкая.

Марго никогда не могла понять, как ее тихая мама умудрялась справляться с кучей горластых учеников, обучая их немецкому языку в специализированной школе. Но мама справлялась, и ученики ее класса знали язык лучше всех остальных. Они уважали и слушались ее, чего нельзя было сказать о ее собственной дочери. Марго, конечно, очень любила маму, но считала, что в современной жизни разбирается намного лучше. Особенно там, где дело касается мужчин. По рассказам бабушки Марго знала, что отец был первым, с кем начала встречаться мама. До него она даже не целовалась ни с кем. Не ходила ни в кино, ни на танцы, отдавая все время учебе. Все удивлялись, как она, такая скромная, тихая и незаметная, сумела понравиться своему однокурснику, зеленоглазому красавцу и весельчаку Славке Ремезову, который всегда был душой любой компании и в которого была влюблена вся женская половина их филологического факультета. А он не влюблялся ни в кого, пока не поговорил случайно после занятий с однокурсницей о каких-то тонкостях немецкого языка.

Ее серые глаза смотрели на него с робостью и восхищением. Ее спокойные умные речи, начисто лишенные кокетства, которое он неизменно вызывал в других студентках, привлекли его внимание. Он сразу же попытался поцеловать ее, уверяя, что она ему нравится, и понимая, что он тоже нравится ей. Получив неожиданный отпор в виде слабой, но обидной пощечины, любимец факультета навеки подарил ей свое верное сердце. Марго всегда недоумевала, слушая рассказы о любви родителей, но потом решила для себя, что раньше у людей было другое воспитание и другая ориентация. А теперь, если ты робкая и скромная, если неброско одеваешься, ты вряд ли привлечешь чье-то внимание. Так стоит ли слушать, что говорит ее мама, отсталый, несовременный человек. И Марго на предложение матери отрицательно трясла локонами и снисходительно объясняла ей, что «мальчик» должен быть счастлив уже оттого, что она согласна терпеть его общество всю дорогу до института.