Ветер с дождем – это разве лето?

Но, если честно, такая погода заряжала оптимизмом гораздо более, чем стандартизировано солнечная и тихая. Черт его знает, почему! Может, потому, что задора и адреналина больше? Потому, что в беснующейся стихии отчетливо ощущался нервный срыв: шквал ветра – как шквал эмоций, угрожающий обрушить на твою бедовую голову ветви и стволы деревьев, снести прочь раскрытый зонт, жестко вывернув спицы, струи дождя, хлещущие по ногам – как потоки истеричных слез, беспричинные, бесконтрольные и безостановочные? А может, и не поэтому. Может, просто потому, что подобная непогода точно край мебели, выступающий в середину тесного помещения, – нарушает рутину, возвращает в реальный мир из глубокой задумчивости или полудремы, заставляет изворачиваться, вести себя иначе.

В офисе сегодня наступил локальный конец света – полное соответствие погоде. Причина – полетела операционная система в моем компьютере. Два часа его переустанавливали, и я работала с клиентами и риэлторами по памяти и на пальцах. На первое не жаловалась, а второго как раз и не хватало. После третьей чашки крепкого чая наш айтишник сдал мне ноутбук в полной боевой готовности, но без программы баз. Дубль хранился у Кристины на ресепшене. Слишком близко от кабинета этого больного ублюдка. Он всегда оставляет дверь открытой, следуя одному из правил компании «о доверии и прозрачности», следовательно, как бы тихо я ни общалась с Крис, очень высок риск, что он услышит. И выйдет. И будет буравить меня пристальным змеиным взглядом.

Расстались шесть дней назад. Во второй раз. И каждый день этот псих, не таясь, следовал за мною до автобусной остановки, ждал, когда сяду в маршрутку, и «встречал» в момент, когда я с нее выходила, провожая до места. В субботу и воскресенье натыкалась на него в магазине и на улице. Стоял, сумрачный, руки в карманах джинс, не сводил с меня ожидающих глаз. А я проклинала его, проклинала день нашей с ним встречи, возвращая ему красноречивый взгляд. Каждый вечер он звонил в одно и то же время, в девять. И каждый раз я брала в подрагивающие руки телефон, неотрывно глядя на экран с маленьким квадратиком его фотографии вверху и такой же лаконичной подписью под ней «Кир», облизывала сухие искусанные губы, делала судорожные вздохи. Раздумий, отвечать ли, не отвечать, не было. Однозначно – игнорировать. Еще лучше – из списка контактов удалить, из жизни и памяти тоже, но… Отпуская его, не отпустила. Дура.

Если причина первого расставания еще могла быть со временем мною переварена, пережита, перестав восприниматься так остро, то со второй дело обстояло много хуже. Тотальный контроль, вплоть до того, во что одета и что ешь, до одной минуты задержки, до каждого контакта в сетях и отправленного сообщения, постоянные «Где ты была?», «Что ты делала?», «Кто это такой/такая?», «Ты моя, и больше ни один мужчина или женщина не имеют на тебя право» - да, с таким к мозгоправам, такое от любых отношений оставит ошметки, опустошенность и впившееся в сердце стеклянное крошево, если не сумеешь простить и принять. И любить, закрыв глаза, отмахнувшись. Но разбитое лицо коллеги, случайно положившего руку тебе на талию… Это уже страшно, это уже предел, от этого нельзя отмахнуться.

В первый раз я простила за три дня. С трудом, преодолев себя... Он едва ли не со слезами в глазах говорил, что безумно любит, что возьмет себя в руки, умолял вернуться… Запер нас в туалете… На мое счастье, был уже вечер, практически все свои рабочие места покинули и никто, надеюсь, не слышал, что происходило там. До сих пор краска приливает к лицу при воспоминаниях, а внизу живота растекается тяжелое томление. Ни до, ни после он не был со мной таким… безжалостно грубым. Не доводил до такого оргазма, сродни исступлению и потере рассудка, со слезами и смехом. Бесспорно, определяя для своего словаря, что такое страсть, я бы указала на то, что 28 февраля происходило в той чертовой кабинке. А определяя, что такое нежность, снова обратилась бы к этому же дню, но моментом позже после оргазма. Жестокость и ласка, запрет, сражение и капитуляция – оказывается, именно это все, безнадежно спутанное и сплетенное между собой, возбуждает меня до невероятных пределов. Это и он. Только с ним мне было так хорошо. И так трудно. Только с ним я была сама собой. И была невольницей. Только его любила и люблю. И ненавижу. Как ненавидят всё, от чего хотят освободиться, но не могут, всё, что неправильно, разрушительно и ломает душу и характер, но слишком желанно.

- Марьян… Марьяна Львовна!

- М? - Я подняла глаза от монитора. Напротив стола, сложив руки на груди, стояла Олеся, моя непосредственная начальница.

- Полпервого, - она указала на часы, отвоевавшие себе солидный прямоугольник между полками и рамок с огромными фото, - ты ждешь шквала звонков и готова отвечать на них без баз?

Отрицательно покачав головой, я отодвинула на середину стола пустую чашку из-под кофе.

- Все работает?

- Да.

Тяжелый у нее взгляд. Хотя вне офиса она благодушная собеседница, лояльная даже к откровенной глупости.

- Тогда какого лешего прохлаждаешься? Бегом к Кристине. Четверть часа тебе на то, чтобы начать работать в прежнем режиме.

Посверлив меня многозначительным взглядом темных глаз, Олеся отошла, а я нервно почесала руки.

Она была в курсе нашего с Кириллом романа, да и все, полагаю, в курсе. Едва ли бы нам удалось скрывать отношения, длящиеся более года. Знала Олеся и про наше расставание. Не про первое – про его маниакальный контроль не знал никто – про второе и про его ревность. Я не рассказывала об инциденте, свидетелей, к везению Кира, не нашлось. По офису поползли слухи, подтвердившиеся потом информацией о больничном Павла, а еще позже – о его увольнении. Вчера она посетовала мне: «Пашка был отличным риэлтором, где теперь второго такого найти? Как же жалко, что все так случилось». И испытующе посмотрела на меня. Я осознавала, что она увидела на моем лице, - затравленность, боль и сожаление. Отчасти считала себя виноватой, но внутри полыхало. Хотелось огрызнуться, накричать на нее, возможно, даже ударить, выплеснув то кипящее, разъедающее что-то, что с того дня поселилось во мне, мешая спать, думать, общаться с другими и просто жить.

Он сломал Паше нос, разбил губу. И ни секунды не терзался виной за свою ошибку. Кровь и ругань. Мой крик, слезы. И страх, студивший мозг, нервы, тело. Я совладала с собой, но до сих пор не оправилась… По сей день это все перед глазами… Ощущала себя словно тяжело больной, словно бы пустой коробкой, футляром, предназначенным для какого-то необычного, экзотичного и сложного содержимого. Содержимое забрали и уничтожили, а нарядную коробочку оставили в назидание.

Кристины на месте не оказалось – плохо. Рискованно находиться тут более одной-двух минут. Покосилась на открытую дверь его кабинета. Разговаривает с кем-то из сотрудников или, возможно, по телефону, недовольно рявкает. Дурное настроение, еще бы.

- Марьянка, привет! Что хотела? – Крис появилась из-за двери с табличкой «Северо-западный регион», держа подмышкой пухленькую папку.

- Дубль нашей программы баз, - вполголоса пояснила я, сдержано улыбнулась, отметив, что голос Кирилла смолк. Он услышал нас?

- Угу, сейчас скину. – Усевшись на место, Кристина потянулась к мышке. – Как утро прошло? – не удержалась от подколки, блеснув глазами и тут же возвращая взгляд к монитору.

- Весело, - нарочито беспечно выдохнула я, а напряжение морозило, выворачивая внутренности. Быстрее, быстрее же!

- Так, нашла, - кивнула Крис. – Или тебе на электронку скинуть?

Еще бы вспомнить свой пароль, пропавший вместе с системой… Роскошью восстановления воспользуюсь позже, времени Олеся дала крайне мало.

- Давай лучше на флешку.

- Сейчас скопирую. Генке, лоботрясу этакому, по голове настучи, всей этой ерундой он должен заниматься, а то…

Я перестала ее слушать, краем глаза уловив движение на пороге его кабинета. Застыв, он пронизывающе смотрел на меня, прожигал, растравлял взглядом. Напряженный, холодный. Синяя сорочка, темный галстук и брюки – как всегда строгий, деловой, собранный вид, гладко причесанные черные волосы, твердо сжатые губы, голубые глаза, в которых не отражаются эмоции. Когда я увидела его впервые, дыхание перехватило.Подумала: «Красивый мужчина-айсберг». И действительно – айсберг. Сдержанность, контроль, выдержка – это тот крохотный кусочек, видимый всеми. В темных океанских глубинах скрыт основной, разрушительный и устрашающий массив – гремучая смесь дикости и агрессии, холерической взрывоопасности, пугающего упрямства, вывернутых представлений, вечной неудовлетворенности и маниакальной решимости добиваться своего. Мужчина, в душе и сознании которого чернота и хаос. И только я каким-то образом, казалось бы, стабилизировала его, служила стержнем. Казалось бы, да… Лишь казалось. Он избил человека. Из-за меня.