В. Д. Лавриненков

ВОЗВРАЩЕНИЕ В НЕБО

Литературная запись А. М. Хорунжего

Прощай, Чернигов…

Зеленая весенняя улица с кирпичными одноэтажными домами, пролетки извозчиков, колонна молоденьких курсантов с голубыми петлицами, марширующих по дороге, звонкая походная песня, плывущая над земляным валом с двенадцатью пушками, и многочисленные избы на окраине. Таким на всю жизнь остался в моей памяти Чернигов. Впервые же я увидел город в белом зимнем наряде в январе 1941 года, когда в составе группы выпускников Чугуевского военного авиационного училища прибыл в Чернигов на должность инструктора авиаучилища.

Признаюсь честно: это назначение воспринял без восторга. Мечтал о другом. В училище я поступил после окончания аэроклуба, уже умея прилично летать. Будучи курсантом, я, как многие мои товарищи, рвался сначала на Халхин-Гол, потом на Карельский перешеек. Мечтал получить боевой самолет. И вдруг Чернигов, авиаучилище…

До призыва в армию я жил в таких довольно крупных городах, как Смоленск и Сталино. Казалось бы, куда до них Чернигову! А случилось так, что именно этот городок сразу и навсегда покорил меня.

Важную перемену в жизни мы отметили обедом в ресторане. А уже на следующий день началась суровая, расписанная по минутам армейская служба.

Незаметно кончилась зима. Училище выехало в лагеря. Город, который теперь отстоял в десяти километрах от наших лагерей, манил к себе с особой силой. Но командир нашего отряда капитан Кущенко не баловал нас увольнительными. Он считал: чем меньше людей отпускать в город, тем меньше будет нарушений дисциплины, и строго придерживался этого правила. Мы не обижались на капитана. Это был опытный и волевой командир. Однако не всем нравилась его строгость. Мы были вполне взрослыми и считали, что имеем право на личную жизнь.

Лето в 1941 году обещало быть на редкость погожим. Дни в июне стояли один лучше другого. Погода была летная. Но это почему-то не радовало нашего командира. Он ходил хмурый, был чем-то озабочен. Мы знали, капитан Кущенко уже участвовал в боевых действиях, об этом говорил и орден на его гимнастерке, и невольно притихали, уловив его настроение. А наиболее наблюдательные заметили даже, что он становится все мрачнее после каждого совещания у начальника училища.

Однажды капитан сказал нам:

— Пахнет порохом. Готовы ли вы к бою с врагом?

— Преувеличивает, запугивает… — шепнул мне сосед.

— Я запугиваю?! — вскинулся капитан.

— У нас ведь договора… — стал оправдываться инструктор. — В Москву ездят мирные делегации… наших приглашают к себе.

Кущенко побледнел, глаза его сузились, будто он смотрел в прорезь прицела.

— Дорого бы я дал, чтобы поверить во все это… В тревожное время мы живем, ребята… Это надо понимать, — с горечью произнес он и умолк.

Чутье не подвело нашего командира. Мы, к сожалению, очень скоро убедились в этом.

Последнюю предвоенную субботу я с несколькими товарищами провел в Чернигове. Настроение у нас было отличное: целый воскресный день был еще в нашем распоряжении. Ночевали в гостинице. И вдруг рано утром появился посыльный из отряда:

— Скорей. Вас ждет машина. Началась война… Капитан Кущенко быстро собрал личный состав.

— Сейчас мы находимся далеко от фронта, но для авиации не существует больших расстояний, и вы отлично знаете это. С сегодняшнего дня каждый из нас — фронтовик, — спокойно и твердо сказал он. — Приказываю перетащить все самолеты в лес, надежно замаскировать их, срочно соорудить землянки для жилья, отрыть щели. Из лагеря не отлучаться! Палатки разобрать, кровати сдать на склад.

Мы бросились выполнять приказ. Летное поле аэродрома, где стояли крыло к крылу наши двухкрылые тупоносые, легкие истребители И-15 бис, вмиг опустело. Свернутые палатки кучей лежали под деревьями. Вместе с курсантами авиаучилища мы перебрались в лес.

С рассвета до темноты инструкторы поочередно дежурили у самолетов в полной готовности к немедленному вылету. А сменившись, возвращались к курсантам и продолжали занятия по программе…

Тревожные вести приносили радио и газеты. Обстановка в первые дни и недели войны складывалась не в нашу пользу. Фронт приближался к Днепру. Над Черниговом все чаще стали появляться немецкие самолеты-разведчики. Поступил приказ эвакуировать училище в Ростовскую область. А я был включен в группу инструкторов, которым поручили перегнать все самолеты По-2 в город Горький. 

«Только на фронт!»

Из Горького до Ростова мы добирались целую неделю. Железнодорожные пути были забиты эшелонами. Здесь с особой силой чувствовалось дыхание войны.

Наше авиаучилище расположилось в станице, неподалеку от известного совхоза «Гигант». Здесь, на новом месте, нас ждали привычные дела: полеты по кругу, отработка с курсантами навыков вождения самолета, стрельба по мишеням, приземление. В распорядке дня, утвержденном размашистой подписью капитана Кущенко, был расписан каждый наш шаг, и соблюдался этот распорядок неукоснительно.

Поднимаясь с курсантами в воздух, я каждый раз видел ровную, без единого лесочка степь и невольно вспоминал Черниговщину, ориентиры ее маршрутов. Думал об этом с болью: вплотную к Чернигову подступили фашистские захватчики…

В один из хмурых дней в конце августа мы услышали в небе необычный гул самолета.

— Это «Юнкерс», — сказал кто-то.

А через два-три дня, уже при ясной погоде, над нашим аэродромом, не таясь, пролетел двухмоторный бомбардировщик «Хейнкель-111». Мы даже рассмотрели кресты на его крыльях…

Я подал капитану Кущенко рапорт с просьбой об отправке на фронт. Через несколько дней он отозвал меня

|стр. 6-7 пропущены|

— Пилот с тачкой! Ничего себе, дослужился… За что вас так?

Я молчал, соображая, что ответить. Дело в том, что я с первого взгляда узнал майора, но не был уверен, что он признал меня. А ведь мы были знакомы. Я вспомнил все в какую-то долю секунды.

…Аэродром нашего училища располагался в трех километрах от станицы. Для его охраны на ночь назначался наряд из нескольких бойцов и командира. В тот вечер, когда я заступил на дежурство, небо заволокло тучами, разразилась гроза. И вдруг из-под черной тучи уже в сумерках вынырнул По-2. Наш аэродром, видимо, оказался спасением для него. Когда самолет подкатил к единственному строению, в котором размещалась наша небольшая команда, из него выбрались пилот майор и женщина в летнем платье.

Чтобы ветер не опрокинул машину, мы под дождем помогли закрепить ее за крылья и за хвост. Только после этого промокшие до последней нитки пилот и его спутница направились к караулке. Теснота там была страшная. Я пригласил их в свою комнатку. При свете керосиновой лампы я хорошо рассмотрел майора. У него было приятное молодое лицо со свежим шрамом, который нисколько не портил внешности. Майор объяснил, что возвращался в свою часть с центральной усадьбы совхоза «Гигант» и что его попросили довезти до Зернограда местного агронома.

В ту ночь я узнал, что фамилия майора Горбачев, что зовут его Алексей Николаевич, что в первые дни войны он сбил вражеский бомбардировщик, но его машину поджег «Мессершмитт», что майор недавно вышел из госпиталя и надеется в скором времени возвратиться в свой полк.

Жадно слушал я каждое его слово. И завидовал, безумно завидовал майору.

За ночь гроза утихла. С первыми лучами солнца майор, уже успевший обойти летное поле, вырулил свой По-2 на край аэродрома. Мы с тревогой следили за ним: неужели решится взлететь? Колеса вязли в раскисшем грунте, поле было покрыто многочисленными лужами. Медленно набирая скорость, По-2 покатился по густой траве. Разбегался он долго. И в самом конце аэродрома будто оттолкнулся от земли, поплыл на крыльях…

— Так что же все-таки приключилось с вами, сержант? Почему молчите?