Иван Стаднюк

СЕРДЦЕ ПОМНИТ[1]

_{Повесть}

1. ВОСПОМИНАНИЯ ПАВЛА КУДРИНА

Летом 1945 года младшего лейтенанта Павла Кудрина выписали из госпиталя. С чемоданом в руках он шагал по улицам Москвы, ошеломленный сутолокой, взволнованный необычностью обстановки, хмельной и радостный оттого, что чувствует себя сильным, здоровым и что госпитальная палата с опостылевшим запахом лекарств осталась позади. Пять месяцев он был прикован к койке!.. Ранение, полученное в дни наступления на Висле, оказалось весьма серьезным.

Павла захватил поток людей, устремившихся к входу в метро. Москвичи спешили на работу. В вагоне было тесновато. Кудрина прижали к широкому окну, за которым с шумом неслась стена туннеля. В стекле Павел увидел свое отражение. До сих пор он видел себя только в маленьком зеркальце, когда намыливал щеки перед бритьем, и теперь с неудовольствием отметил, как осунулся и похудел. На бледном лице еще отчетливее выделялись широкие и прямые черные брови, глаза запали глубже, губы казались припухшими.

«На девушку стал похож», — с досадой подумал Павел и отвернулся от окна в смущении: он уловил короткую улыбку молодой белокурой соседки, заметившей, с каким вниманием рассматривал себя Кудрин.

Младший лейтенант ехал в управление кадров за назначением. В душе была тревога. Посчастливится ли вернуться в родную дивизию? Удастся ли побывать в Берлине?

…В управлении Кудрину вручили предписание.

— Езжайте в Потсдам, — сказали. — Если там найдут нужным, пошлют в дивизию, где вы раньше служили.

«Значит, в Берлин, — с облегчением подумал Павел, пряча предписание, — значит, побываю „в гостях“ на Вальденштрассе. Эх, найти бы этого Курта!..»

Выйдя на бульвар, Кудрин свернул к свободной скамейке. Сел, закурил папиросу. Затем поставил на колени чемодан, приоткрыл его и с самого дна достал потертый конверт с берлинским адресом. Больше года хранил Павел этот конверт. В нем были письмо и фотография капитана войск СС Курта Бергера. Кудрин скользнул взглядом по вытянутому лицу фашиста и до мельчайших подробностей вспомнил тот страшный день…

Это было весной 1944 года, когда немецко-фашистское верховное командование непрерывно держало свою войсковую и агентурную разведки за горло, требуя от них точных данных: на каком именно фронте и когда советские войска готовят новую наступательную операцию. Гитлеровцы чувствовали, что гром грянет вот-вот. Но где? Где?! Первый Украинский фронт заносит над их головой бронированный кулак или Белорусские фронты? А резервов, особенно танковых, у фашистов было мало. Требовалось держать их именно в том месте, где последует удар.

Фашистская разведка сбилась с ног. Командование требовало от нее добывать пленных советских солдат и офицеров, не считаясь ни с какими своими потерями.

И вот в это самое время старший сержант Павел Кудрин, командир отделения из разведроты Н-ской дивизии 3-го Белорусского фронта, именно того фронта, который одним из первых должен был накинуть фашистам петлю на шею, попал в руки врага.

А случилось все так. Дивизия, в которой служил Павел, занимала оборону в девяти километрах от его родного села Олексина, находившегося по ту сторону фронта. И неудивительно, что именно Павлу Кудрину незадолго до начала наступления, которое готовилось в строжайшей тайне, поручили проникнуть в тыл к фашистам и разведать позиции двух их тяжелых батарей, искусно маневрировавших вдоль линии фронта.

Павел Кудрин был не только одним из храбрейших разведчиков в своей разведроте, где храбрость считалась нормой поведения, но и самым искусным следопытом, хитрым, сообразительным и очень упорным в достижении цели военным специалистом. Не раз ему удавалось выходить победителем из самых невероятных переделок. Последним его нашумевшим подвигом был захват в плен немецкого майора, который оказался начальником инженерной службы дивизии. Этого майора Кудрин вместе с группой разведчиков вывел из вражеского тыла по болотам, считавшимся совершенно непроходимыми.

В очередную разведку вместе с Павлом Кудриным отправлялся его друг рядовой Шестов, человек по натуре замкнутый и угрюмый. Павел уважал Шестова за немногословие и рассудительность: он никогда не торопился высказывать свое мнение, а если говорил, то каждое его слово звучало веско. Когда Шестов был чем-нибудь недоволен, его глаза темнели, над бровями собиралась складка, четче обозначались на коротком носу крапинки веснушек.

К разведке Шестов готовился обстоятельно, тем более что он из-за легкого ранения уже давненько не ходил во вражеский тыл. Вместе с Кудриным Шестов долго сидел над картой, выходил на наблюдательный пункт. Воображение разведчиков рисовало десятки ситуаций, которые могли создаться в тылу врага, и они искали правильные решения, как поступить в том или ином случае. Павел хорошо знал местность, где им предстояло действовать. Ведь родные места! Да и за линию фронта он уже не первый раз ходит на этом участке, используя только ему одному известные волчьи тропы, петляющие в густых зарослях между топкими болотами. Сколько раз он испытал страх перед трясиной, где станешь на кочку ногой и чувствуешь, как погружается она в бездну! Надо делать шаг вперед, но тело обливается холодным потом, а ноги не слушаются. А позади надвигаются товарищи. Им тоже страшно, но они верят Павлу — старожилу этих мест — и, сжав зубы, ловят ногами кочки над болотной пучиной.

Все точно так же повторилось и теперь. Непроходимые болота помогли Кудрину и Шестову оставить линию фронта позади. Затем они ползли по звериной тропе сквозь густой кустарник. Ветки низкорослого орешника, побеги молодого граба, кусты шиповника, опутанные цепкими жилами хмеля, все теснее прижимали разведчиков к сырой, отдававшей плесенью земле, цепляясь за их автоматы, за сумки с гранатами. Лучи солнца не могли пробиться в этот темный, зеленый туннель. Когда овраг кончился, Кудрин и Шестов поднялись на ноги и вошли в лес.

Разведчики, стараясь, чтоб под ногами не треснула сухая ветка, не зашумели кусты, пробирались сквозь заросли кудрявого подлеска. Зеленым паводком он со всех сторон обступал крепкие стволы деревьев.

Шли долго. Тяжелую артиллерию гитлеровцев нужно было разыскивать где-то километрах в семи за линией фронта. Павел всю дорогу молчал и озабоченно осматривал знакомые места. Он по памяти определял, где их путь будет скрещиваться с лесной дорогой или тропой. Там останавливались и прислушивались.

За просекой, перерезавшей лес, Павел начал забирать вправо и незаметно для себя ускорил шаг. Шестов догадался, что Кудрину не терпится хотя бы издали взглянуть на свое село, до которого теперь было рукой подать. Не произнося ни слова, он следовал за Кудриным.

Вдруг Павел остановился и, подняв руку над головой, замер. Разведчики залегли и после короткого наблюдения выяснили, что наткнулись на склад боеприпасов. Вдоль ограды ходили вражеские солдаты с автоматами. За колючей проволокой виднелись штабеля ящиков со снарядами, прикрытые для маскировки ветками деревьев.

Отползли в глубь леса. Кудрин достал карту, отыскал на ней нужный квадрат и там, где был обнаружен артиллерийский склад, синим карандашом поставил птичку.

В этот момент послышался нарастающий шум моторов. По звуку разведчики определили, что идут американские бомбардировщики. Где-то за лесом застучали зенитки, залаяли крупнокалиберные пулеметы. Лес мешал разведчикам увидеть, что делается у них над головой.

Не теряя времени, Кудрин и Шестов обогнули место, где был расположен вражеский склад, и вышли на опушку. Их взорам открылось небо, усеянное белыми облачками от разрывов снарядов. Между этими облачками тянулась полоса черного дыма. Она с каждой секундой удлинялась, выматываясь из-под брюха подбитого самолета, стремительно несшегося к земле. В воздухе болтались три парашютиста. Ветер относил их на лес, значительно левее того места, где, прислонившись к стволам деревьев, стояли Кудрин и Шестов.