Взял его крепче за шкирку!
Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке.
Мы тайны эти скоро вырвем у ядра,
На волю пустим джинна из бутылки.
Жидкие, твёрдые, газообразные —
Просто, понятно, вольготно!
С этою плазмой дойдёшь до маразма, и
Это довольно почётно.
Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке.
Мы тайны эти скоро вырвем у ядра,
На волю пустим джинна из бутылки.
Молодо-зелено. Древность — в историю!
Дряхлость — в архивах пылится!
Даёшь эту общую, эту теорию
Элементарных частиц нам!
Нам тайны нераскрытые раскрыть пора —
Лежат без пользы тайны, как в копилке.
Мы тайны эти с корнем вырвем у ядра
И вволю выпьем джина из бутылки!
[1964]
МАРШ КОСМИЧЕСКИХ НЕГОДЯЕВ
Вы мне не поверите и просто не поймёте —
В космосе страшней, чем даже в Дантовском аду:
По пространству-времени мы прём на звездолёте,
Как с горы на собственном заду!
От Земли до Беты — восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска — ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом космическая тьма.
На Земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом.
На Земле забыли десять заповедей рваных,
Нам все встречи с ближним нипочём!
Нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых,
От дурных болезней и от бешеных зверей.
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —
На Земле бывало веселей!
Мы не разбираемся в симфониях и фугах.
Вместо сурдокамер знали тюрем тишину.
Испытанья мы прошли на мощных центрифугах ·—
Нас крутила жизнь, таща ко дну.
Прежнего земного не увидим небосклона,
Если верить россказням учёных чудаков.
Ведь когда вернёмся мы, по всем по их законам
На Земле пройдёт семьсот веков.
От Земли до Беты — восемь дён,
Сколько ж до планеты Эпсилон,
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска — игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом космическая тьма.
То-то есть смеяться отчего —
На Земле бояться нечего!
На Земле нет больше тюрем и дворцов!
На Бога уповали, бедного,
Но теперь узнали — нет его
Ныне, присно и во век веков!
[1964]
Я вырос в ленинградскую блокаду…
Я вырос в ленинградскую блокаду,
Но я тогда не пил и не гулял.
Я видел, как горят огнём Бадаевские склады,
В очередях за хлебушком стоял.
Граждане смелые!
Что ж тогда вы делали,
Когда наш город счёт не вёл смертям? —
Ели хлеб с икоркою,
А я считал махоркою
Окурок с-под платформы чёрт-те с чем напополам.
От стужи даже птицы не летали,
И вору было нечего украсть.
Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,
А я боялся — только б не упасть!
Было здесь до фига Голодных и дистрофиков —
Все голодали, даже прокурор,
А вы в эвакуации Читали информации
И слушали по радио «От Совинформбюро».
Блокада затянулась, даже слишком,
Но наш народ врагов своих разбил.
И можно жить, как у Христа за пазухой,
Да только вот мешает бригадмил.
Я скажу вам ласково:
— Граждане с повязками!
под мышкой,
В душу ко мне лапами не лезь!
Про жизню вашу личную
И непатриотичную
Знают уже органы и ВЦСПС.
[1961–1962]
ПОПУТЧИК
Хоть бы облачко, хоть бы тучка
В этот год на моём горизонте,
Но однажды я встретил попутчика,
Расскажу про него — знакомьтесь.
Он сказал: «Вылезать нам в Вологде».
Ну до Вологды — это полбеды.
Чемодан мой от водки ломится,
Предложил я, как полагается:
— Может, выпить нам, познакомиться? —
Поглядим, кто быстрей сломается.
Он сказал: «Вылезать нам в Вологде».
Ну а Вологда — это вона где.
Я не помню, кто первый сломался,
Помню — он подливал, поддакивал.
Мой язык, как шнурок, развязался:
Я кого-то ругал, оплакивал…
И проснулся я в городе Вологде,
Но — убей меня, не припомню где.
А потом мне пришили дельце
По статье Уголовного кодекса.
Успокоили: «Всё перемелется…»
Дали срок — не дали опомниться.
Пятьдесят восьмую дают статью,
Говорят: «Ничего, вы так молоды…»
Если б знал я, с кем еду, с кем водку пью, —
Он бы хрен доехал до Вологды!
Он живёт себе в городе Вологде,
А я на Севере. Север — вона где…
Все обиды мои годы стёрли,
Но живу я теперь, как в наручниках, —
Мне до боли, до кома в горле
Надо встретить того попутчика.
Но живёт он в городе Вологде,
А я на Севере. Север — вон аж где…
[1964]
Нам ни к чему сюжеты и интриги…
Нам ни к чему сюжеты и интриги,
Про всё мы знаем, про всё, чего не дашь.
Я, например, на свете лучшей книгой
Считаю кодекс Уголовный наш.
И если мне неймётся и не спится
Или с похмелья нет на мне лица —
Открою кодекс на любой странице
И — не могу! — читаю до конца.
Я не давал товарищам советы,
Но знаю я — разбой у них в чести.
Вот только что я прочитал про это:
Не ниже трёх, не свыше десяти…
Вы вдумайтесь в простые эти строки —
Что нам романы всех времён и стран! —
В них всё — бараки, длинные, как сроки,
Скандалы, драки, карты и обман…
Сто лет бы мне не видеть этих строчек!
За каждой вижу чью-нибудь судьбу
И радуюсь, когда статья не очень —
Ведь всё же повезёт кому-нибудь.
И сердце бьётся раненою птицей,
Когда начну свою статью читать.
И кровь в висках так ломится, стучится,
Как «мусора», когда приходят брать.
[1964]
ПРО СЕРЕЖКУ ФОМИНА
Я рос как вся дворовая шпана:
Мы пили водку, пели песни ночью…
И не любили мы Серёжку Фомина
За то, что он всегда сосредоточен.
Сидим раз у Серёжки Фомина —
Мы у него справляли наши встречи, —
И вот — о том, что началась война,
Сказал нам Молотов в своей известной речи.
В военкомате мне сказали: «Старина,
Тебе «броню» даёт родной завод «Компрессор»
Я отказался — а Серёжку Фомина
Спасал от армии отец его, профессор.
Теперь небось он ходит по кинам.
Там хроника про нас перед сеансом.
Сюда б сейчас Серёжку Фомина,
Чтоб побыл он на фронте на германском!