Глава 1

В тот год в стране произошло множество событий. И в том числе наша с Андресом свадьба.

Мы познакомились в одном кафе в крытой галерее. Где же еще, если в Пуэбле всё происходило в галерее — и ухаживания, и убийства, будто и не существовало другого места.

В то время ему было уже за тридцать, а мне и пятнадцати не исполнилось. Я была с сестрами и их женихами, когда он подошел к нам. Он представился и присел поговорить. Мне он понравился. У него были крупные ладони, а губы пугали, когда он их стискивал, и придавали уверенности, когда смеялся.

Словно у него была два разных рта. Во время разговора его волосы растрепались и падали на лоб с той же настойчивостью, с какой он отбрасывал их назад, как делал всю жизнь.

Его нельзя было назвать привлекательным. Глаза мелковаты, нос длинноват, но я никогда не видела таких живых глаз и не знала никого с таким уверенным выражением лица.

Внезапно он положил мне руку на плечо и спросил:

— Вот тупицы, правда?

Я огляделась, не зная, что сказать.

— Кто? — спросила я.

— Скажите «да», я же вижу по лицу, что вы согласны, — со смехом попросил он.

Я послушно сказала «да», а затем снова спросила, кого он назвал тупицами. Тогда он, прищурив зеленый глаз, ответил:

— Жителей Пуэблы, крошка. Кого же еще?

Конечно же, я была согласна. Для меня жители Пуэблы — это те, кто двигался и жил, словно у них на лбу за много веков отпечаталось название города. Не мы, дочери крестьянина, который бросил доить коров, потому что научился делать сыр, и не он, Андрес Асенсио, превратившийся в генерала по стечению обстоятельств и благодаря собственной изворотливости, а не унаследовав фамилию и родословную.

Он захотел проводить нас до дома, и с того дня стал часто заходить, расточал на меня комплименты, как и на всю семью, включая папочку, его это веселило и доставляло удовольствие не меньше, чем мне.

Андрес рассказывал байки, где всегда оказывался победителем. Не было сражения, которого он не выиграл бы, ни единого предателя дела революции или Верховного вождя, да и просто обидчика, которого бы он не убил.

Все влюбились в него с первого взгляда. Даже мои старшие сестры — Тереса, поначалу посчитавшая его старым развратником, и Барбара, которая страшно его боялась, — в конце концов проводили время почти так же весело, как Пиа, самая младшая. Братьев он купил, пригласив на прогулку в своем автомобиле.

Иногда он приносил мне цветы, а им — американскую жевательную резинку. Цветы никогда меня не трогали, но я считала важным поставить их в вазу, пока он курил сигару и беседовал с моим отцом о крестьянском трудолюбии или главных вождях революции, и скольким каждый из них ему обязан.

Потом я садилась рядом, слушала и делилась своим мнением со всей уверенностью, которую вселяли в меня присутствие отца и полное невежество.

Когда он уходил, я провожала его до двери, и он быстро меня целовал, словно кто-то подглядывает. Потом я стремглав бежала к родным.

До нас стали доходить слухи: у Андреса Асенсио полно женщин, одна в Сакатлане, а другая в Чолуле, одна в квартале Ла-Лус, а другая в Мехико. Он обманывает девушек, он преступник, я сошла с ума, мы об этом пожалеем.

Мы пожалели, но намного позже. А в то время папа отпускал шуточки о темных кругах у меня под глазами, а я в ответ его целовала.

Мне нравилось целовать папу, будто мне всего восемь, у меня дырки в чулках, красные туфли, а по воскресеньям мои косички собирают в пучок. Мне нравилось думать, будто настало воскресенье, и можно покататься на ослике, который в тот день не возил молоко, пройтись до засеянного люцерной поля, спрятаться там и крикнуть: «А вот и не найдешь, папочка!». Услышать его шаги неподалеку и голос: «Где же моя доченька? Где эта девочка?», а потом он притворится, что случайно на меня наткнулся, вот где его доченька, притянет меня к себе, обнимет за ноги и засмеется:

— Теперь девочка не сможет убежать, ее поймала жаба и хочет получить поцелуй.

Меня и впрямь поймала жаба. Мне было пятнадцать, и мне так хотелось, чтобы что-нибудь произошло. Поэтому я согласилась, когда Андрес предложил поехать с ним на несколько дней в Теколутлу. Я никогда не видела моря, а он сказал, что по ночам море становится черным, а в полдень — прозрачным. Мне хотелось взглянуть. Я просто оставила записку со словами: «Дорогие родители, не волнуйтесь, я поехала посмотреть на море».

На самом деле я чуть не сбежала в ужасе. Я видела, как кони и быки занимаются этим с кобылами и коровами, но стоящий мужской член — дело другое. Я застыла, не в силах к нему прикоснуться или открыть рта, одеревенев, как кукла из папье-маше, пока Андрес не спросил, чего я боюсь.

— Я вовсе не боюсь, — ответила я.

— Тогда почему ты на меня так смотришь?

— Просто не уверена, что эта штука в меня влезет, — сказала я.

— Да как же это, крошка, не будь дурочкой, — сказал он и шлепнул меня. — Да уж вижу, как ты напряглась. Но не волнуйся. Никто тебя не съест, если сама не захочешь.

Он снова стал меня ласкать, словно никуда не торопится. Мне это понравилось.

— Видите — я не кусаюсь, — он обращался ко мне на «вы», словно к богине. — Смотрите-ка, уже мокрая, — произнес он тоном, каким моя мать расхваливала свои блюда. Потом он навалился, дернулся, засопел и закричал, словно бы я не лежала под ним — снова напряженная, еще как напряженная.

— Ты ничего не чувствуешь, почему? — спросил он после.

— Я чувствую, только под конец не поняла.

— А только это и важно, — ответил он, закатив глаза. — Ох уж эти женщины! И когда они только научатся?

И он заснул.

Я же всю ночь не сомкнула глаз, у меня всё горело. Я ходила по комнате. По ногам стекала жидкость, я ее потрогала. Она была не моя, а его. На рассвете я все-таки уснула, погруженная в размышления. Когда он почувствовал, что я легла, то просто протянул руку и положил ее на меня. Мы проснулись, обнявшись.

— Почему бы тебе меня не научить? — спросила я.

— Чему?

— Чувствовать.

— Этому нельзя обучить, но можно научиться, — ответил он.

И я решила научиться. Вскоре я стала в этом деле настолько изобретательной, что порой теряла голову. Когда мы с Андресом прогуливались по пляжу, он не переставал говорить. Я слушала его, опустив руки и разинув рот, у меня предательски тянуло внизу живота и невольно сжимались ягодицы.

О чем же рассказывал мой генерал? Я уже и не помню; помню лишь, что он рассуждал о каких-то политических проектах, а со мной говорил как со стенкой. Он никогда не дожидался моего ответа, не спрашивал моего мнения, я должна была лишь восхищенно ему внимать. В то время он строил планы, как отобрать пост губернатора штата Пуэбла у генерала Пальяреса. Он даже помыслить не мог о том, чтобы снизойти до этого тупицы, и говорил о нем в таком тоне, будто его уже не существовало.

— Он совсем не такой тупица, как тебе кажется — заметила я однажды, когда мы любовались закатом.

— Разумеется, тупица, — ответил Андрес. — А ты кто такая, чтобы раскрывать рот? Кто вообще спрашивает твоего мнения?

— Ты уже четвертый день вещаешь об одном и том же. Мне хватило времени составить собственное мнение.

— Как же мне повезло с этой сеньоритой! — воскликнул Андрес. — Она понятия не имеет, откуда берутся дети, но уже хочет командовать генералами. Как мне это нравится!

Через неделю он вернул меня домой с такой же непринужденностью, с какой оттуда увез, и исчез, как луна с неба. Родители встретили меня без каких-либо вопросов и комментариев. У них было шестеро детей, они были не слишком уверены в завтрашнем дне, а потому ограничились лишь замечаниями относительно того, как прекрасно море и как любезен был генерал, что дал мне возможность его увидеть.