Любовные игры
1
Восьмиугольная спальня пентхауза превосходила размерами традиционные спальни в апартаментах Нью-Йорк сити. Сегодня она даже угнетала Маги Фокс.
Огромная кровать, подобно трону, возвышалась на цоколе у одной из восьми стен, скромно освещенная опаловыми лампами, хрустальными люстрами и светильниками, покрытая дорогим сатиновым покрывалом. Сегодня Маги Фокс это казалось столь же отвратительным, как и все остальное.
Ее голые ноги утопали в безбожно дорогом мягком бежевом напольном ковре, который искусно украшали черно-коричневые разводы в стиле чистого арт-декора, который способен был вызвать у знатока слезы восторга. Маги Фокс лишь с отвращением посмотрела на него. Сегодня она ненавидела все красивое.
Грандиозные цветочные композиции столь же плохо утешали ее, как и воспоминания о горячих и страстных ночах, проведенных на этой кровати, перед этой кроватью и на этом ковре. «С Алексом! С этой вошью!» — прошипела Маги и так ударила ногой по лежащей рядом подушечке из золотой парчи, что та полетела как раз в цветы.
Она была в постели с вошью, с противным тараканом! Да и что еще можно найти в Нью-Йорке? «Тараканы, одни тараканы», — громко сказала она и почувствовала некоторое облегчение. Она посмотрела сквозь панорамные окна по обеим сторонам от греховной кровати.
— Ах, дерьмо собачье, — пробормотала Маги и театрально прижала руку ко лбу, хотя зрителей и не было. — Этот проклятый маринованный огурчик!
Она в ужасе отвернулась от окна. Слева был виден Бродвей, приют нью-йоркских театров, место, где Маги пережила самые черные минуты своей артистической карьеры. Справа тоже был проклятый Бродвей. И надо же ему быть таким длинным!
Звонок телефона. Одетая только в блестящий золотистый халат, Маги подбежала к одному из десяти аппаратов в своем пентхаузе и поднесла трубку к уху. «Я умерла!» — прокричала она и бросила трубку на аппарат. Она ни с кем не хотела, не могла говорить после ужасного провала накануне. Нет, она вообще не хотела никого видеть. Не хотела, чтобы рядом с ней были люди! Они стали бы шептаться за ее спиной и показывать на нее пальцем. «Посмотрите, это она! Это знаменитая Маги Фокс, любимица Бродвея, та, с маринованным огурцом, вы уже слышали?» И потом эти люди стали бы беззвучно ухмыляться за ее спиной и зло хихикать. Нет, к людям — никогда! До конца дней останется она одна в своем пентхаузе, сторонясь людей. Грета Гарбо по сравнению с ней просто гулящая девка!
Звонок телефона. Маги снова поднесла трубку одного из десяти аппаратов к уху и прокричала: «Я мертва, мертва и похоронена!»
— Примите мои соболезнования, мадам, — произнес спокойный, глубокий и совершенно равнодушный мужской голос. — Что до меня, то вы можете покоиться на глубине десяти метров, но если вы мисс Фокс, то через полчаса я привезу вам все для приема. И заметьте, я не намерен простаивать у вас под дверью потому только, что у вас что-то не ладится. Вы заказали все для приема на тридцать человек. К семи часам вечера. Так?
На секунду Маги забыла свои сомнения и свой гнев.
— Так, а кто говорит?
— Похоронное бюро Энрико, — ответил мужчина и положил трубку.
Маги смутно помнила, что заказывала холодный стол и напитки в сервисной службе Энрико для приема сегодня вечером, который должен был стать приемом-возмездием. Значит, все в порядке. Об этом все равно заботилась не она, а Кончита, ее горничная из Пуэрто-Рико.
— Похоронное бюро Энрико, — бормотала Маги, открывая рывком дверцы у шкафов. Если она больше не хочет и не может показываться среди людей, ей надо по крайней мере соответственно одеться для приема. — Похоронное бюро Энрико! Странный юмор у жителей Нью-Йорка! Может быть, поэтому и Алекс, таракан, подумал, что он может себе все позволить.
Маги выхватила из шкафа черное вечернее платье и швырнула его обратно. Оно подошло бы, если бы она и правда умерла, например, подавившись маринованным огурцом. Но она жива, рассержена и хочет Алексу Рейнольду, этому так называемому артисту и коллеге на сцене и любовнику в кровати и у кровати… Маги запнулась и попыталась собрать свои злобные мысли. Что она хочет от Алекса? Ах, да, она хочет показать ему, ему и всем другим!
— Не со мной, — шипела она, хватая с вешалки белое кружевное платье. — Нет, в нем я выгляжу как невеста. Но для свадьбы необходим мужчина, а она сейчас не хотела и слушать о них, поэтому платье вернулось на вешалку.
Уже много недель вечер за вечером играла она с Алексом на сцене театра на Бродвее в очаровательной комедии «Розы и поцелуи» и вечер за вечером доводила публику до восторженных приступов смеха. А вчера вечером, да еще в воскресенье, это случилось.
Маги нервно теребила платье, сшитое в Париже по последней моде, и вспоминала нежную, захватывающую, волшебную сцену из спектакля, где ее возлюбленный говорил ей: «Пусть все отрекутся от нас, душа моя, я и тогда останусь с тобой». В этом месте некоторые женщины в зале тихо всхлипывали. А Маги вечер за вечером падала на руки Алексу и шептала: «Возьми меня, я принадлежу только тебе». В этом месте некоторые мужчины в зале сладострастно вздыхали. И вечер за вечером Алекс говорил в порыве жгучей страсти: «Тогда прими это от меня!» Имелся в виду поцелуй, который был таким естественным; Маги и Алекс блестяще разыгрывали эту сцену, так как в жизни они тоже были любовниками. Поцелуй увлекал с неистовой силой, от эротического напряжения между ними начинал трещать воздух и было слышно биение сердец сидящих в зале зрителей.
Вчера вечером Алекс, как обычно, произнес: «Тогда прими это от меня!» И его горячие губы коснулись ее губ. Но еще раньше ей показалось подозрительным то, что он держал руку у рта. В чем дело? Он хотел убрать волос? Или отогнать муху? Нет, все было значительно хуже.
Золотое! Маги спонтанно остановилась на золотом платье, вполне достойном ее, царицы Бродвея, которой она считала себя, несмотря на вчерашний вечер.
Да, Алекс и его жгучие губы! Кое-что случалось и раньше, у него было странное чувство юмора. Запах чеснока и лука, как из восточного горшка, который так веселил его. Алекс любил свои маленькие забавы.
Но то, что его язык между губами оказался маринованным огурцом, который он предварительно положил себе за щеку и затолкнул ей в рот во время поцелуя, — это было подло. Подло, унизительно и низко и самое главное — сорвало ее последний монолог.
Текст улетучился у нее из головы, там был только маринованный огурец и пустота. Текст пропал! С каждой секундой молчания огурец разрастался. Текст! Как там начинается этот монолог?
Что стало с публикой, она взорвалась! Кто-то кашлял так громко, как будто хотел обрушить стены театра. Кто-то топал ногами по полу. И почему-то голове под париком стало так жарко, хотя Маги обливалась холодным потом.
Она уставилась на Алекса, согласно роли любимого Алекса, и взор ее был подобен взгляду сатаны. Она ничего не понимала, пока текст после векового молчания не всплыл в ее памяти.
«Навеки с тобой, — должна была сказать она, но вышло что-то невообразимое: — На кикис с какой…» Текст вернулся, но и маринованный огурец был здесь: Маги не могла вытащить проклятую гадость изо рта, потому что Алекс, этот таракан, держал, якобы нежно, но на самом деле мертвой хваткой ее руки. «Я дюбдю тыпя и быды печна двыя». Вот что получилось из возвышенной фразы: «Я люблю тебя и буду навеки твоя».
Катастрофа, скандал! Она хотела громко застонать, глубоко вдохнула и подавилась маринованным огурцом. Она вытаращила глаза и надрывно, резко закашляла.
Раздался странный звук, и огурчик пролетел мимо Алекса, едва не задев его, ударился обо что-то из декорации, и это что-то, опрокинувшись, задребезжало. Что тут началось! Люди в зале ревели от восторга и выли от смеха, так как приняли происходящее за эффектный трюк. Но случилось неслыханное: Алекс стал предателем, душителем сценического таланта Маги, и она этого не простит.