И уже лежа в кровати, мне почему-то показалось, что, что бы ни случилось со мной, эту охоту я запомню надолго.

Клетка. Полутемная, сырая, с низким потолком. Пахнет плесенью и почему-то пиявками. Слышно как в углу копошится старая крыса. У нее нет передней лапы, и она полностью слепа. В тусклом свете ущербной луны она кажется больше, чем есть на самом деле. Ее шерсть теперь всегда перемазана в той отвратительной серо-желтой массе, которой нас кормят. Я обычно могу проглотить только пару ложек, потом меня начинает рвать. Мне четырнадцать, и я сижу на полу в камере. Мне холодно, я не чувствую ног, но сейчас мне на это плевать. Я даже не обращаю внимания на крысу. Сейчас я нервничаю, мне страшно. От напряжения и переутомления болит голова, из-за неудобной позы сводит судорогой ноги. Глаза слезятся, из носа постоянно течет. Все что осталось от моей рубашки в крови, ее сладковатый запах перебивает все другие. Но мне плевать... Сейчас мне на все плевать. Мне страшно. Дико. Безумно.

На моих руках медленно умирает самое дорогое мне существо. Умирает уже два дня. Два тяжелых, бесконечно долгих дня. И я ничего не могу с этим сделать. Мне не хватает знаний и сил. И из-за этого хочется орать.

Отец стал чаще терять сознание и перестал узнавать меня. Иногда он тихо стонет и просит воды. Боги, я не могу дать ему даже воды. Я держу его на коленях, одной рукой зажимая рваную рану на груди. Кровь уже не течет так сильно, она вообще не течет и его торчащее сломанное ребро уже не пугает меня. Вторую руку я держу у него на лбу, стараясь поделиться с ним остатками своих сил. Он снова потерял сознание лучей пять тому назад, дыхание было рваным, едва слышным, лицо стало серым, и подбородок заострился еще больше. Он прерывисто вздохнул.

- Папа, пожалуйста, - еле слышно шепчу я и тоже теряю сознание. Ненадолго всего на несколько вдохов, но этого хватает старой крысе. Когда я открываю глаза, она сидит возле нас, ее нос подрагивает. Она пытается откусить кусок от папиного предплечья.

- Пошла вон, сука! Он еще не умер! Слышишь, тварь, не умер! - хрипло кричу я и отрываю ее от отца. Она визгливо пищит и пытается укусить меня. Ее писк больно бьет по ушам и натянутым нервам. Я перехватываю ее удобнее и изо всех сил ударяю головой о каменный пол. Слышится глухой хруст. Крыса больше не пищит. Я улыбаюсь полубезумно. Потом снова накатывает страх и я, быстро вытерев руку о рубашку, кладу ее обратно на ледяной лоб отца.

- Малыш, - едва слышу я его голос через какое-то время, - убери руку, малыш. Ты не поможешь мне, родная. Прошу, убери, - я смотрю в самые дорогие мне глаза. И мне безумно страшно.

- Нет, нет, все не так. Я помогу, - я пытаюсь говорить уверено, но голос срывается.

- Малыш, - снова хрипит он, а потом замолкает. Он молчит долго, меня начинает бить озноб, по щекам катятся слезы, губы дрожат. - Обсидиана, девочка моя любимая, перестань... ты погубишь себя, прошу, - и снова долгое молчание, и снова он закрывает глаза.

- Нет, я не отпущу тебя, слышишь! Не позволю! Папа, пожалуйста! Папа! - и опять меня накрывает волной страха и боли.

- Не плачь, малыш... - хриплый вдох. - Сильная... - еще один. - Должна быть, - он закрыл глаза.

- Я слабая папа, я не смогу без тебя. Папа, пожалуйста. Папа, я люблю тебя! Я не буду плакать! Посмотри на меня, папа! - я почти задыхаюсь.

- Ты сильная... - прерывистый вдох, - красавица моя... Люблю тебя. Не плачь, - последний вдох срывается с его губ и он затихает в моих руках.

- Папа! Папа, папа, папа, папа, папа! - кричу я, сильнее прижимая его к себе. - Пожалуйста, ну пожалуйста, - уже шепчу сквозь слезы, целуя в мертвые губы. Я по-прежнему сижу на полу и по-прежнему глажу отца по волосам, укачивая его, как он качал меня в детстве.

- Папа, я больше не буду плакать, папа, никогда, - шепчу я, размазывая слезы по лицу. - Я научусь играть на смелле, папа. Я не буду вредничать и ругаться, я перестану лазать по деревьям, - за дверью звучат тяжелые шаги, скрип ключа, в комнату входят двое, но мне плевать, я не замечаю этого. - Папа, я не буду читать твои книги без спроса, я больше не буду играть с тенями без тебя, я обещаю, папа.

- Убери ее, - раздается голос надо мной.

- Папа, я люблю тебя, пожалуйста, пожалуйста, - шепчу я, отталкивая чьи-то руки. Мне так больно, меня разрывает изнутри, как будто дохлая крыса пытается вырвать у меня сердце. - Папа!

- Отпусти его!

- Папа, посмотри на меня, открой глаза, папа, - я снова с ненавистью отталкиваю от себя мужчину. Он отступает на шаг от неожиданности.

- Отпусти его, змееныш, или я сломаю тебе руки.

- Папа, папа, папа, - шепчу я.

- Он сдох! - кричит мне кто-то в самое ухо. Я сильнее прижимаю к себе отца и поворачиваю голову. На меня в упор с ненавистью смотрит какой-то мужчина. - Твой отец умер! - почти по слогам произносит он и пытается оторвать меня от него.

- НЕТ! - кричу я. Кажется, дохлая крыса все-таки сожрала мое сердце. Боль, страх, ярость застилают мне глаза. Вдох и все погружается в темноту. Мое тело будто разрывает на куски. Я ничего не вижу, ничего не чувствую. Осталась только липкая вязкая ненависть и сухая боль, даже страх ушел. Я хочу вырвать язык этому мужчине, хочу бить его головой об пол, пока его лицо не превратиться в кусок теплого мяса. Хочу услышать, как сломается его позвоночник, как до этого у старой крысы! Потому что он - крыса, и тот, кто стоит сейчас в проеме двери тоже крыса. Все, кто есть в этом доме старые вонючие полумертвые крысы! Как они посмели, как посмели сказать такое? Папа жив, я знаю, я чувствую, вижу. Вот же он у меня на руках, улыбается мне...

Но они заплатят. Заплатят за то, что сделали с нами, они испытают ту же боль. Почувствуют, каково это, когда тебя рвет изнутри, когда ты теряешь сознание от страха. Они сдохнут! Все сдохнут и смерть их будет омерзительной и очень долгой, но такой сладкой для нас с папой.

Вдох, и я начинаю смеяться. Сломанные ребра болят, но я не могу остановиться, мне так смешно.

- Что происходит, господин? - звуки доносятся как сквозь воду. Вдох и в ушах начинает звенеть.

- Убей.. - вдох, звон усиливается, голова готова разорваться. Но я все еще смеюсь... или плачу? Еще вдох и я слышу крики, много криков и шум, словно лавина сходит. Тело ломает, выворачивает наизнанку. Вдох и я сама начинаю кричать.

Я подскочила на кровати в холодном поту, глотая ртом воздух. Стэр сидел в моих ногах и встревожено смотрел на меня.

- Опять? - я лишь кивнула, откидывая одеяло. Кое-как добравшись до ванной и умывшись, я смогла немного успокоиться.

- Ты в морг? - спросил меня тал, когда я вернулась в комнату и начала одеваться.

- Если хочешь, можешь оставаться здесь, - ответила я, заплетая косу. - Тебе нужно выспаться.

- Тебе тоже, - серьезно ответил он.

- Я не смогу заснуть.

- Ну а я смогу поспать и там, - парировал он и спрыгнул с кровати.

Я прогнулась назад, разминая затекшую спину, и часто-часто заморгала. Почти пять оборотов прошло, а я осмотрела только четыре тела. Плохо дело, нужно работать быстрее. И я снова склонилась над женщиной, втыкая очередную иглу ей в шею.

- Что думаешь о принце? - спросил меня тал.

- Мммм, я не хотела бы иметь его в числе своих врагов, - пробормотала я. Стэр подошел ближе.

- Ты боишься? - удивился он.

- Скажем, опасаюсь, - ответила я и воткнула очередную иголку рядом с ключицей. - Он сильнее меня, быстрее и опытнее. Он умен и ... он опасен, - а еще, безусловно красив. Вспомнился его мощный острый подбородок, высокие и широкие скулы, тонкие плотно-сжатые губы, прямой чуть длинный нос и темно-фиолетовые хищные глаза. Мужик просто не может быть настолько привлекательным. И его запах... Дождь, осенние листья и костры. Метели! А ну взяла себя в руки! Хватит, я сказала!

- А еще, мои тени его не видят, - пробормотала я, чуть позже.

- В смысле? - не понял леопард.

- Я не почувствовала его в морге, но списала это на свою невнимательность. Ты же знаешь, какая я, когда работаю, - Стэр кивнул. - Но когда он нашел меня на одной из башен вчера вечером... Я оставила Сумеречную у входа, чтобы она предупредила меня, если кто-то объявится. Она даже не шелохнулась. Я поняла, что принц рядом только благодаря волчьему чутью. И меня это настораживает.