Павел Марушкин

Дойти до двери

Никто на памяти Сергеева не обладал столь чистым русским языком и правильным произношением, как этот пожилой еврей. Зато все остальные атрибуты были при нем: и тонкие нервные пальцы, и умные, как у ручной крысы, карие глазки, и неимоверной длины нос, которому так и хотелось присвоить гордый морской термин «румпель».

— Входите, Алексей, входите, смелее! – улыбнулся он, пропуская Сергеева. – Не удивляйтесь, Женя говорил мне о вас… Вы, должно быть, удивлены местом нашей встречи; не так ли?

— Да, пожалуй. Первый раз вижу, чтобы человек вашей национальности работал дворником! – брякнул Сергеев и тут же смущенно прикусил язык.

Хозяин рассмеялся.

— Я вообще нетипичный представитель своей национальности, знаете ли. Можно назвать это издержками профессии, как и всё остальное – он обвёл рукой каморку.

Сергеев огляделся. Ну да, типичная дворницкая… Стена, сплошь завешанная старыми ватниками, в углу – эти дурацкие приспособления для скалывания наледи с тротуаров, и новенький электрический чайник на выцветшей клеёнке стола. Что за черт! Неужели Женька вздумал подшутить над ним? Вот урод! Лучший друг, называется… Хозяин правильно истолковал колебания гостя.

— Не смущайтесь обстановкой; прошу вас. Понимаю, всё это несколько необычно; тем не менее – возможно, я действительно тот человек, который способен помочь. Если Женя не ошибся, а я думаю, он не ошибся… Присаживайтесь и рассказывайте.

Сергеев хмыкнул. Больше всего ему сейчас хотелось развернуться и уйти; пожалуй, он так и поступил бы, если бы не странное, почти мистическое ощущение спокойного дружелюбия, исходившее от этого человека. Почему‑то вспомнились армейские дни, служба на крайнем севере: вот так же, вернувшись из караула в натопленную казарму, он грелся возле соляровой печки, протягивая замерзшие руки к огню. Никаких посторонних мыслей; вообще никаких мыслей: только тепло…

— Обрыдло всё! – сквозь зубы процедил Сергеев. – Вы извините, Соломон… Э–э…

— Яковлевич.

— Извините, Соломон Яковлевич; я правда не знаю, зачем сюда пришел. Глупо всё как‑то… В конце концов, мои проблемы – мне и решать.

— Затяжная депрессия – это всё‑таки повод для беспокойства, причем довольно серьёзный. Вы кем работаете, если не секрет?

— Мы с Женькой в одной конторе, только он по рекламным делам, а я офис–менеджер.

— Может быть, у вас слишком напряженный график? Или непростые отношения в коллективе?

— Да, нет, не сказал бы… – Сергеев замялся. – Я не знаю даже, как вам объяснить… Если посмотреть со стороны, у меня всё путём. Процветаю, ага. Машину собрался покупать, с бабами всё замечательно; живи себе и радуйся… А вот не хочется совсем. С души воротит, понимаете? Блёкло всё и пресно…

— Ну что вам на это сказать, Алексей, – вздохнул Соломон Яковлевич. – Будь я вашим психотерапевтом, то посоветовал бы сменить обстановку. Может быть, съездить отдохнуть куда‑нибудь. Но…

— Жека мне то же самое говорил, слово в слово, – поморщился Сергеев. – А толку? Ну, слетал я летом в Египет, поглазел на эти их пирамиды. Пыль, грязь… Тоска зелёная.

-…Но поскольку я не психотерапевт, думаю, мы найдем более действенное средство, – мягко закончил хозяин. – Вот что, Алексей… Скажите, у вас крепкая психика?

— Не жалуюсь – буркнул Сергеев. – А что?

— Ничего, это я так… – хозяин в задумчивости постукивал друг о друга кончиками пальцев. – Давайте мы поступим следующим образом: вы сейчас отправитесь на работу… Это ведь где‑то поблизости, верно?

— Да, тут всего одна остановка…

— Ну вот и славно; а потом возвращайтесь, и мы продолжим наш разговор.

— Я не совсем понимаю…

— Просто сделайте как я прошу, ладно? Только обязательно вернитесь; вы хорошо запомнили дорогу сюда?

Сергеев пожал плечами и двинулся к выходу, проклиная про себя дурацкую Жекину таинственность. Доморощенные психологи и экстрасенсы вызывали у него ещё меньше доверия, чем представители официальной медицины. Тоже мне, целитель душ! Нет, дядька‑то, по ходу, неплохой; только вот не поможет он ни черта, конечно… Что за вонь! Ну и район; можно подумать, мусор здесь не вывозят неделями… Стоп, стоп, а это ещё что такое?!

До каморки Соломона Яковлевича Сергеев добирался задворками, следуя Жекиным указаниям; и теперь, свернув за угол, остановился в недоумении. Посреди двора возвышалась грандиозных размеров мусорная куча; верхушка этого гнилостного Килиманджаро достигала окон третьего этажа. Выглядела она так, словно была тут всегда: зловонные ручейки проложили по асфальту постоянные русла и даже успели заплесневеть. Между тем Сергеев готов был поклясться, что ещё десять минут назад ничего подобного здесь и в помине не было.

Дыша ртом, он осторожно двинулся в обход. Какая мерзость! Откуда она тут взялась?! И что это там белеется, да–да, там, среди этой немыслимой дряни!? Неужели… Нет, не может быть! Просто кто‑то выбросил куклу… Прочь, скорее прочь!

Еле сдерживая рвотные позывы, Сергеев выскочил из подворотни и остановился как вкопанный, дико озираясь. Всё вокруг было вроде бы знакомым – и вместе с тем бесконечно чужим. Выбитые окна домов, разрытые тротуары и непролазная грязь… Что тут, трубы прокладывают?!

— Да когда ж они успели‑то? – неизвестно у кого спросил Сергеев. – Что вообще происходит?!

Сильный толчок в спину вывел его из транса.

— Ну чо расшеперился поперёк дороги, скотобаза! Встал и расшеперился тут, понимаешь!

Невероятных размеров создание, волокущее объемистые клетчатые сумки, буквально смело Сергеева с тротуара и поперло дальше, бормоча что‑то невнятное, но безусловно враждебное. На миг ошарашенному офис–менеджеру показалось, будто под платком мелькнуло не лицо, а щетинистое свиное рыло.

Надрывно дребезжа мотором, к остановке подкатил автобус. Словно во сне, Сергеев шагнул внутрь, в вязкую толчею пахнущих потом и влажным сукном тел. Двери за его спиной с лязгом захлопнулись, мотор взвыл каким‑то особенно мерзким голосом, и транспорт двинулся по улицам, немилосердно перетряхивая своё содержимое на каждой выбоине. Сергеев попытался сосредоточится на происходящем; но мысли разбегались суетливыми муравьями. Сосед справа – небритый, дурно пахнущий, похожий на опустившегося алкоголика, вдруг охнул и судорожно вцепился жилистыми пальцами в пальто на груди. Почти одновременно Сергеев почувствовал острую, будто шило воткнули, боль в сердце. Дыхание перехватило; перед глазами запрыгали синие пятна. «Инфаркт… Отпрыгался, по ходу…» – мелькнуло в голове. Накатила паника; громыхающая, пропахшая бензином железная коробка внезапно наполнилась хрипом и стонами. «Ехай! Ехай давай! Ехай!» – истерически визжали водителю, кулаки глухо бухали по жести. Кто‑то, вяло цепляясь за поручень, сползал на пол. Внезапно всё кончилось – настолько резко, что Сергеев ещё несколько секунд не решался вздохнуть. Спина была мокрой от пота. Вокруг охали, ворчали, ругались вполголоса.

— Сильная какая, зараза… Едва не сдох…

— И ведь главное, вчера ещё тут проезжал, нормально всё было… Хотя б маршрут сменили, сволочи!

— Да может, час назад всего просквозило… Не успели ещё оградить…

— У меня тесть вот так помер, во сне. Аккурат в полночь пятно вышло… Кто не спал – успели выскочить, а остальные так… Полдома накрыло, трупы грузовиками вывозили…

— Что это было?! – выдавил Сергеев, обращаясь к соседу.

— Патогенка, что ещё! – буркнул тот. – Вишь, пятно какое мощное, придавило всех… А лет ещё пять назад только гериков плющило, ну и сердечников там всяких…

— Патогенка? К–какая… Патогенка?!

Сосед только ухмыльнулся; зубы у него были сплошь черные.

— Ряху‑то отъел! – с ненавистью прошипела худосочная тётка, проталкиваясь мимо Сергеева.

В спину вонзился острый локоть.

— Выходишь, или как?!

Компания арендовала офис на территории завода; и вахтёр, добродушный старичок, помнил большинство народа в лицо. Сергеев по привычке кивнул ему – и наткнулся на острый, неприязненный взгляд из‑за толстых линз.