Большим уважением у нас пользовался начальник школы В. И. Иванов. Это был эрудированный, известный в авиации тех лет специалист. Говорил он ясно, убедительно, [6] логично — его выступления всегда производили на нас большое впечатление. В петлицах начальник школы носил два ромба, что впоследствии, с 1935 года, соответствовало званию комдива. Это было фантастически высокое положение (званий еще не было) по нашим понятиям. В ту пору в Ленинградской школе было немало сильных преподавателей, влюбленных в авиацию. Многие из них были прекрасными методистами. Особенно выделялся преподаватель Вениамин Германович Линдеман, знаток аэродинамики. Почтение и некоторый трепет в наших курсантских душах вызывал начальник строевого отдела Сергей Николаевич Смелков, который носил в петлицах три «шпалы». За малейшую оплошность Смелков давал курсантам наряд вне очереди, причем наряд этот со снайперской точностью приходился на воскресенье. Твои друзья идут в увольнение в город, а ты — на кухню... Особо бдительно начальник строевого отдела следил за соблюдением формы одежды. Курсанты нет-нет да и ухитрялись нарушать порядок: шили модные командирские бриджи, мяли в гармошку хромовые сапоги, носили длинные, до пят, шинели, чудовищно заламывали тульи фуражек... Так что наказания «модники» получали поделом.

Эти штрихи школьного быта знакомы курсантам многих поколений. Только моды, конечно, менялись, а психология курсантов была извечной. Но это, повторяю, быт. Что же касается главного — учебного процесса, то он был организован образцово.

Летом 1933 года школу инспектировал начальник ВВС РККА Я. И. Алкснис. Он произвел на нас сильное впечатление. Энергичный, подвижный, стройный, с безукоризненной выправкой, Алкснис был примером образцового военного командира. Особое значение он придавал физической подготовке.

Я всегда любил спорт, меня всегда радовали ощущения физически здорового, полноценного человека. Спорт никогда не был для меня самоцелью, он стал обязательной нормой жизни. И потом, даже в зрелом возрасте, я с удовольствием возился с гирями, много ездил на велосипеде, занимался гимнастикой, увлекался туризмом, альпинизмом, исходил весь Кавказ. Уже в семидесятые годы мне доводилось преодолевать Клухорский перевал, ледники на высоте около трех тысяч метров. И если говорить об активном отдыхе военнослужащих, то, по-моему, нет ничего более полезного, чем туризм. Это не [7] только средство укрепления здоровья, но и прекрасная возможность для изучения края, местности, это тренировка памяти и умения видеть все окрест глазами человека военного.

Впрочем, тогда, в 1933 году, я, конечно, нисколько не размышлял о роли спорта в моей жизни. Все было куда проще: просто ждал своей очереди держать экзамен на перекладине. Когда вызвали меня, я показал несколько комбинаций, которые в те годы считались довольно сложными. Выполнив программу, я встал в строй. Я. И. Алкснис подошел ко мне и поздравил с отличным выполнением упражнения на перекладине. А через пять дней перед строем школы был зачитан приказ начальника ВВС, в котором он за достижения в физподготовке наградил меня именными серебряными часами фирмы «Егер». Еще семи курсантам были вручены отечественные карманные часы «Точмех». Для меня это была первая и очень высокая награда.

С самого начала обучения в школе я попал в сборную команду гимнастов. В команде было девять человек. Я со своим ростом — под метр девяносто — всегда был на правом фланге. Стоящий рядом со мной курсант — на целую голову ниже. Словом, я невольно нарушал линейную гармонию нашей гимнастической шеренги.

Мы выступали на сценах районных Домов культуры Ленинграда после торжественных мероприятий, иногда давали спортивные программы перед концертами, доводилось «работать» даже на сценах театров.

Перед самым выпуском нам сообщили, что мы будем выступать в Мариинском оперном (ныне имени С. М. Кирова) театре 6 ноября после торжественного заседания.

Во время заседания мы сидели в зале. С докладом выступал С. М. Киров.

За два года учебы я несколько раз видел Сергея Мироновича. Когда проводили какие-нибудь кампании, имеющие большое государственное и общественное значение, в Смольном собирали активистов от предприятий, учреждений, военно-учебных заведений, и С. М. Киров всегда сам проводил инструктивные совещания. Очень четко, без всякого многословия, он объяснял суть момента и наши задачи в ходе проведения кампании, советовал, как лучше строить разъяснительную работу. Во всем, что он говорил, виделась мудрость и воля очень незаурядного руководителя. [8]

После завершения торжественной части на сцене началась наша спортивная программа. На этот раз перекладина, брусья и другие снаряды были установлены на сцене знаменитого театра. От особой ответственности (выступать я должен был первым) поначалу сковало неприятное напряжение; но как только подошел к перекладине, сразу почувствовал себя легко и свободно. Свою программу выполнял с каким-то душевным подъемом и почти не чувствовал привычной тяжести тела. Все шло хорошо. После заднего и переднего вильоборота сделал сальто «бланшем», то есть не группируясь и не сгибаясь. При моей длинной фигуре это должно было произвести определенный эффект.

Мне аплодируют. Значит, все удалось как надо. Совсем успокаиваюсь и уже собираюсь уступить место товарищу по команде. В это время из ложи выходит на сцену Сергей Миронович Киров, берет меня за руку и говорит:

— Красиво исполнил. Спасибо. Поздравляю!

Ответил как положено:

— Служу трудовому народу!

Мои товарищи тоже имели успех. Это выступление и похвала Сергея Мироновича Кирова стали одним из самых памятных событий в моей жизни.

Приближался выпуск.

Помимо всяких хлопот, связанных с подготовкой к экзаменам, появляются хлопоты и другого рода: в свободное время — беготня по магазинам в поисках приличного чемодана. Но ничего подходящего не попадалось. Особым модником я никогда не был, но за своим внешним видом следил. Такая деталь, как хороший чемодан, для меня, выпускника, была немаловажной.

Через несколько дней после Октябрьских праздников я внезапно был вызван к начальнику школы. О причине вызова я строил самые различные предположения и был просто обескуражен, когда В. И. Иванов вручил мне новенький кожаный чемодан, а в нем — прекрасный спортивный костюм и коньки с ботинками. Подарок Сергея Мироновича Кирова...

* * *

После окончания Ленинградской военно-теоретической школы летчиков для продолжения обучения я был направлен в практическую летную школу в город Энгельс на Волге. Два года обучения здесь пролетели очень быстро. [9] В основном мы занимались летной подготовкой. В первый год осваивали учебный самолет У-2, потом — боевую машину Р-1. Это был тот самый аэроплан, который я когда-то видел в поле за нашим заводом...

Те курсанты, у кого дела шли не слишком успешно, осваивали самолет Р-5 — он считался более простым.

С первых же полетов я не только не испытывал никаких неудобств и никаких разочарований, что иногда бывает с курсантами летных школ, но больше того — реальность полета оказалась еще более захватывающей, чем можно было предполагать.

Любимое дело продвигалось, в общем, без особых осечек. Странно, но меня даже ни разу не ругал инструктор. Похвал, правда, тоже не расточал. С методической точки зрения это было правильно: раз инструктор не делает серьезных замечаний, это надо понимать как поощрение.

Самолет Р-1 в те времена считался трудным и строгим. Понятие «строгий самолет» в авиации имеет вполне конкретный смысл. К таким машинам, например, впоследствии относился МиГ-3. Они, в частности, требуют твердых навыков в технике пилотирования и ошибок не прощают. Того, кто успешно осваивал Р-1, считали перспективным летчиком, которому был открыт путь в истребительную авиацию. А летчиками-истребителями мечтали быть все или почти все. Однако далеко не каждому удавалось попасть в этот разряд.

Вывозная программа на Р-1 планировалась в семьдесят полетов. Это считалось нормой для успевающего курсанта. Если кому-то из учлетов давали вылететь самостоятельно раньше, то об этом говорила уже вся эскадрилья. Нам рассказывали, что некоторые наиболее способные ребята выпускались после пятидесяти вывозных полетов. Они после обучения нередко оставались в школе как инструкторы.