После жестокой стычки с людьми Моргана Черная Борода стреляет в туземца, который оказывается его двойником. Хитрая махинация пирата проходит успешно: отрезав у трупа голову, Морган воображает, будто это голова его врага и выставляет ее на площади Порт-Рояль. За этот подвиг он награжден постом губернатора Ямайки. Позднее он узнает, что Черная Борода жив и обновил свой экипаж. Морган поднимается на борт испанского галеона, чтобы подразнить пирата, который, само собой, ни за что не упустит такую великолепную наживку. На этот раз Черной Бороде не удается одержать верх. Загнанный в угол, он решает взять в заложницы Эдвину, которая вновь оказалась в его руках. Морган приказывает своим людям прекратить сражение.

Черная Борода возвращается на остров за сокровищем. Другие пираты подстерегают его на обратном пути к шлюпке. Стычка. Клад падает в море и уходит на дно, не доставшись никому. Разъяренные матросы закапывают Черную Бороду в песок по самую шею. Вскоре к голове пирата начинает подбираться прилив. Мейнёрд и Эдвина, влюбленные друг в друга, уплывают в открытое море, отводя глаза от этого жуткого зрелища.

♦ Картина, совершенно проходная для Уолша (чересчур сложный и халтурный сценарий, недостаточный бюджет), но все-таки — обязательный пункт в его фильмографии, поскольку в серии туманных и малоинтересных сцен складывается великолепный персонаж Черной Бороды. Это веселое и беспощадное чудище, словно существо с другой планеты, никогда еще так превосходно не являлось во всей красе своей жизненной силы, свирепости, аморальности, беспринципности. Одиночка по натуре, он как будто принадлежит к отдельной расе, где является единственным представителем. Он наделен всеми человеческими пороками и аппетитами, только им приданы сверхчеловеческие размеры, которые явно завораживают и приводят в восторг режиссера. Уолш описывает этого человека, окружая его утонченной пластической атмосферой, которая, судя по всему, не стоит режиссеру ровно никаких усилий. Всего лишь несколькими элементами декорации: мачтами, парусами, кусочками неба, а также красотой Линды Дарнелл он мастерски рисует мимолетные движущиеся картины, по своему великолепию временами достойные встать в один ряд с полотнами великих испанцев.

Blackmail

Шантаж

1929 — Великобритания (73 мин)

· Произв. British International Pictures (Джон Максуэлл)

· Реж. АЛФРЕД ХИЧКОК

· Сцен. Алфред Хичкок, Бенн У. Ливи, Гарнетт Уэстон, Чарлз Беннет по одноименной пьесе Чарлза Беннета

· Опер. Джек Кокс

· Муз. Хьюберт Бэт

· В ролях Энни Ондра (Элис Уайт), Сара Оллгуд (миссис Уайт), Джон Лонгден (детектив Фрэнк Уэббер), Чарлз Пэтон (мистер Уайт), Доналд Кэлтрон (Трэйси), Сирил Ритчард (художник), Харви Брэбен (инспектор).

В людном квартале Лондона патруль Скотленд-Ярда задерживает подозреваемого. В здании Скотленд-Ярда задержанного опознает женщина. Его сажают под стражу.

Патрульного Фрэнка Уэббера ждет у дверей его девушка Элис Уайт. Они планируют провести вместе весь вечер, но между ними разгорается ссора. Вскоре Фрэнк, не замеченный Элис, видит, как она выходит из кафе с неким художником. Элис соглашается подняться в квартиру художника. Тот сначала ведет себя как джентльмен, но затем бросается на девушку, пытаясь силой овладеть ею. Элис нашаривает рукой нож и бьет им насильника.

Всю ночь Элис мечется по лондонским улицам и лишь на рассвете приходит в табачную лавку родителей. По всей округе только и разговоров, что о вчерашнем убийстве. Расследование поручено Фрэнку, который обнаруживает в мастерской художника перчатку Элис. Он находит Элис в табачной лавке; там же их обоих застает шантажист, видевший художника с Элис и забравший себе 2-ю перчатку. Пользуясь ситуацией, шантажист напрашивается на завтрак с родителями девушки. Фрэнк узнает из телефонного разговора с коллегой, что шантажист, известный полиции преступник, проходит главным подозреваемым по делу об убийстве — консьержка видела, как он бродил вокруг дома. Вооружившись этими сведениями, Фрэнк пытается повернуть ситуацию в пользу Элис. В ожидании прибытия коллеги Фрэнк решает блефовать. Он говорит шантажисту: «Будет так: ваше слово против слова Элис». Когда коллега Фрэнка приезжает, шантажист предпочитает улизнуть через окно.

Преследуемый полицейскими, он проникает в Британский музей, пробегает сквозь многочисленные залы и библиотеку. Затем взбирается на купол музея, падает оттуда и разбивается насмерть, не успев никому доказать свою невиновность. Дело закрыто.

Не зная о гибели шантажиста, Элис приходит в Скотленд-Ярд, чтобы дать показания против себя самой. Но по прихоти судьбы дежурный инспектор занят и доверяет допрос… Фрэнку. Элис признается ему в убийстве — на сей раз так, что Фрэнк вынужден ей поверить. Но он решает держать при себе тайну Элис и просит ее никому больше об этом не рассказывать. Свободные, они вместе выходят из здания.

♦ 1-й звуковой фильм Хичкока; 1-й звуковой фильм британского кино. Он был задуман и начат как немой фильм, но Хичкок сам, хитроумно предугадывая пожелания продюсеров, сделал все возможное, чтобы его можно было превратить в звуковую картину. Только 1-й эпизод остается во всем верен эстетике немого кинематографа. Его документальная стилистика задает тон всему фильму — тот самый тон, который не раз еще будет встречаться в более поздних фильмах Хичкока (напр., Не тот человек, The Wrong Man*). По используемой методике — непрерывное слежение за центральным и самым уязвимым персонажем драмы — Хичкок, несомненно, является предшественником неореализма. Но, следуя за центральным персонажем, мы обнаруживаем вместе с ним знаки, то предостерегающие его, то призывающие покаяться и нагнетающие в нем беспокойство. Изобилие этих знаков и символов свидетельствует об оригинальности и дьявольской виртуозности Хичкока (то же будет происходить и в Не том человеке). Обратите внимание, как блестяще использует он картину, изображающую смеющегося клоуна, чей палец направлен на смотрящего: в разные моменты фильма им может быть тот или иной участник действия, или же сам зритель, о котором Хичкок не забывает ни на секунду.

Желание повсюду следовать за главной жертвой драмы (в данном случае — Элис Уайт) влечет особую подвижность камеры, однако Хичкок не гонится за эффектными операторскими фокусами. Исключением может служить лишь самый 1-й эпизод — прощание с целой формой искусства (немым кино), которую режиссер очень ценил. Даже в эпизоде в Британском музее, самой зрелищной части фильма, где действие достигает такого напряжения, что легко можно забыть на время об Элис, Хичкок этого зрителю не позволяет и не раз перебивает действие кадрами с девушкой, напоминая о ее существовании и переживаемой ею моральной дилемме.

Подобно клоуну на картине, весь фильм существует под знаком двусмысленности и иронии. Как это часто случалось и в более ранних фильмах Хичкока, здесь особо подчеркивается виновность неверной женщины, которую первая ошибка вовлечет в гораздо более серьезные неприятности. В финале желание во всем признаться (полиции) и действительное признание (жениху) частично оправдывают ее в глазах Хичкока и объясняют, почему высшая справедливость (гибель шантажиста) в итоге дарит ей полную свободу действий. Хичкок утверждал (через несколько лет после выхода фильма и 30 лет спустя в беседах с Трюффо), что предпочел бы, чтобы в финале Фрэнку пришлось арестовать Эллис — эта сцена служила бы отголоском начального эпизода. Однако продюсеры требовали хэппи-энда. Парадокс заключается в том, что навязанный хэппи-энд существенно обогащает смысл фильма и его типично хичкоковскую тематику. Финальное освобождение героини добавляет ценности нравственной и искупительной стороне признания. Моральный посыл фильма становится гораздо двусмысленней из-за того, что 2 виновных (девушка, совершившая преступление, и полицейский, скрывший от следствия важные улики и по-своему шантажировавший шантажиста) так никогда и не попадут под подозрение. Хотя в те годы в кино не было принято шутить с наказанием виновных. Наконец, хэппи-энд прекрасно выражает скрытый иронический подтекст сюжета: комедии ошибок, где Добро и Зло постоянно меняются ролями. Этот парадокс не предполагался в фильме изначально: он даже является, в каком-то смысле, «антихичкоковским» и определяет границы, которых в остальном своем творчестве Хичкок не переступит никогда.