Это не означает, что оно не велось и в его пределах. Несмотря на то что по всеобщему убеждению Иоанн не любил официальной историографии, считая ее льстивой и лицемерной, вскоре после своей коронации он приказал начать писать историю собственного царствования. Для выполнения этой работы были выбраны три человека: глава придворного духовенства Мэрави Текле Эстифанос, настоятель Троицкого собора в Адуа Бэрхан и настоятель Сионского кафедрального собора в Аксуме Иясу. История Иоанна писалась на традиционном литературном языке геэз по всем канонам пространных царских хроник Гондарского периода. Она начинается, как и положено, с рождения героя повествования и описывает его юность, борьбу за власть и торжественную коронацию в Аксуме. По неизвестной причине вскоре после этого повествование обрывается. Рукопись этой официальной хроники хранилась не при дворе, а в церкви Дабра Бэрхан Селласе, построенной Иоанном в Адуа. Так старинные гондарские традиции с трудом прививались при дворе Иоанна, несмотря не явное желание возродить их со стороны царя и его ближайшего окружения.
Тем не менее литературное творчество традиционного типа продолжалось в царствование Иоанна, только не при дворе, а в тех соборах Адуа и Аксума, которым он всячески благоволил. В Сионском кафедральном соборе Аксума некий Хайле Марьям посвятил этому царю свое сочинение, которое напоминает скорее не историю, а житие. Там Иоанн, павший в битве с махдистами, прославляется как мученик за веру и живописуется не только как мужественный воин, но и вероучитель, проповедник, креститель народов и «прогонитель» бесов. Заканчивается произведение, как и положено житию, перечнем чудес, совершенных Иоанном. В другом аксумском соборе, Троицком, любимом храме Иоанна, хранилась не дошедшая до нас целиком другая хроника этого царя. Ее автор, настоятель Марша, был человеком искушенным в литературном творчестве. Ему принадлежали еще два жития святых. Житийный стиль чувствуется и в этом его произведении, особенно в пространных и цветистых риторических отступлениях религиозного характера. Тем не менее и по композиции, и по содержанию это именно царская хроника, а не житие. По стилю и манере изложения это сочинение приближается к произведениям официальной царской историографии, хотя, будучи написано по памяти уже после гибели Иоанна, в точности и информативности оно уступает сочинениям придворных хронистов.
Наряду с вышеперечисленными историографическими сочинениями, посвященными царствованию Иоанна, которые происходили из придворных, главным образом клерикальных, кругов, близких царю, в стране параллельно развивалась и более независимая историография. В этих произведениях, написанных как на геэз, так и на амхарском языке, однако уже вдали от царского двора, царствование Иоанна рассматривается уже в одном ряду с его предшественниками на эфиопском престоле. Повествование здесь становится гораздо суше и короче, а главное — целью его оказывается описание не столько деяний царя, сколько истории страны. Уступая официальным и полуофициальным произведениям как в объеме, так и риторических красотах, эти сочинения много выигрывают в объективности изложения. Так вслед за изменением отношения к историографии меняются и произведения этого жанра.
Впрочем, эти изменения, заметные лишь при внимательном рассмотрении эфиопской историографии, не носили сколько-нибудь решительного характера. В целом эфиопская литература во второй половине XIX в. по-прежнему оставалась литературой средневековой и пребывала в состоянии застоя. Развитие, робкое и небыстрое, наблюдается только в пределах историографического жанра, да и здесь оно весьма незначительно. Однако грядущие изменения были неотвратимы. Эфиопия уже стояла на пороге того нового и опасного времени, которое впоследствие историки назвали временем «раздела Африки. Очень скоро страна оказалась перед жестоким выбором, когда нужно было или меняться и приспосабливаться к новым временам империалистической эспансии, или погибнуть в неравной борьбе. Для Эфиопии начинался новый период ее истории. Для развития эфиопской литературы этот период ознаменовался скорым концом старой средневековой литературы и весьма нескорым и постепенным развитием принципиально новой литературы, литературы Нового времени.
*Глава пятая*
БУРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Во второй половине XIX в. в Южной Африке нарастают политические и экономические противоречия между английской горнопромышленной буржуазией и бурским фермерством, усиленные национально-языковой рознью. Они особенно обострились, когда в последней трети века на бурских территориях были найдены большие природные запасы золота и алмазов. Столкновение интересов привело к англо-бурским войнам 1880—1881 и 1899—1902 гг., лишившим буров административного самоуправления.
Этот социально-исторический конфликт нашел свое преломление в так называемом первом африканерском движении, средоточием которого стало Общество истинных африканеров, основанное в 1875 г. Целью Общества было: перевод Библии на бурский язык, издание словаря, грамматики и учебников о родном и на родном языке буров. Однако в его деятельности проявились националистические чувства, религиозный (кальвинистский) фанатизм, расистские настроения бурской фракции населения страны, предопределившие первые шаги профессиональной литературы на языке африкаанс, произведения которой публиковались на страницах печатного органа «истинных африканеров» — журнала «Патриот» (1876—1904).
Позицию журнала ярко иллюстрируют патриотические «Народная песня» — коллективное сочинение редакции, «Трансваальская песня свободы», «Как голландцы заняли Кап» и «Ночь и заря в Матабелеленде» С. Дю Туа, любовная лирика — баллада «Хендрик и Фиделия» К. Хогенхаута, «Санни Бейерс» (обработка «Афинской девы» Байрона); многочисленные пародии (на гимн «Правь, Британия...»), шуточные стихи и поэмы, эпиграммы, религиозные песни. Художественный уровень этой поэзии весьма невысок, важна была ее пропагандистская, дидактическая функция.
Африканерская литература рождается в полемике и нередко увязает в ней, даже тогда, когда обращается к истории. Таков, например, один из самых заметных образчиков африканерской прозы того периода, роман пастора С. Дю Туа «Царица Савская, или Золотые копи царя Соломона в Замбези» (1898), где историческое повествование переплетено с путевыми впечатлениями. Художественная ткань романа страдает рыхлостью; этим отличается и историческая драма того же автора «Магрита Принсло, или Любовь, верная до смерти» (1897). Особенно четко выявляется политическая позиция Дю Туа (он был лидером движения «истинных африканеров») в романе «Любовь на войне» (1900—1902) и публицистических сочинениях («История африканерского языкового движения», 1880; «Путешествие по библейским странам», 1883; «Снова в пути», 1886, и др.).
В тех же пропагандистских целях брались за перо не только священники, как, например, президент Оранжевой республики Ф. Рейтц, в своих «Пятидесяти избранных африканских стихах» (1888) воспевающий боевые доблести буров в сражениях с англичанами и «кафрами», т. е. автохтонным африканским населением. Рейтц писал также популярные среди простых читателей шуточные стихи и поэмы, перерабатывая сюжеты европейской литературы; самая известная — «Клаас Гезвинт и его лошадь» (по балладе «Том О’Шантер» Р. Бернса, 1870).
Пастор К. Хогенхаут (1843—1922), один из основателей Общества истинных африканеров и первых переводчиков Библии на африкаанс, также был писателем по необходимости. Его проза, например первая книга на африкаанс «История Иосифа, написанная другом для африканских детей и домочадцев на их родном языке» (1873) или первая новелла на африкаанс «Катарина, дочь адвоката» (1879), как и его стихи, играют прикладную роль.
В то же время часть литераторов-африканеров продолжала писать на нидерландском языке, адресуясь к более образованной (городской) части бурского населения. Таковы, например, семь сборников «Смешные истории и другие стихи» (1893—1909) Мелта Бринка (1842—1925). Однако сам нидерландский язык Бринка, претерпевший значительные изменения и далеко отошедший от «высокого голландского», был аргументом от противного в пользу африкаанс как единственно живого языка бурского народа. На нидерландском языке писал и Ян Лион Каше (1838—1912), автор исторических романов в духе Я. Ван Леннепа «Домашний очаг гугенота» и «Верность до смерти», а также дидактических новелл цикла «Семь дьяволов, и что они творят» (полностью опубл. в 1907 г. на африкаанс), обличающих семь смертных грехов. Голос африканера «с африканерским сердцем» (а таковых и считали истинными — в отличие от африканеров с «английским» или «голландским» сердцем) звучит в его программно-аллегорической поэме «Африканерский язык». Ему принадлежит также серия юмористических миниатюр на внутриполитические темы, которую он печатал в «Патриоте». Как и африканерский «папаша Катс» (прозвище Мелта Бринка), «дядюшка Ян», как звали Каше, хорошо знал жизнь и психологию обывателя, был мастером бытописания, знатоком и любителем терпкого народного юмора.