Вениамин Каверин

Большая игра

— Вот я здоров, — сказал эльфин ашкер, смотря прямо в лицо Панаеву, — мои дела благополучны.

— Я очень рад услышать это от тебя, — отвечал Панаев. — Я тоже здоров, и мои дела тоже благополучны.

Я пользуюсь милостью императора, — сказал эльфин ашкер.

— Я завидую тебе, — отвечал Панаев, — и хотел бы повторить это от своего имени..

— Император поручил мне сказать, — продолжал эльфин ашкер, — что он хочет видеть тебя здесь, в столице.

— Отлично. Я еду, — отвечал Панаев.

Мул, оседланный по-европейски, стоял неподалеку. Эльфин ашкер кивнул головой, и двое рослых служителей тотчас подвели его к Панаеву.

Панаев надел шлем и захватил трость.

Служители, взяв мула под уздцы, шагом повели его по городу. Панаев, низко надвинув шлем на лоб, глядел по сторонам. Он не видел ничего, кроме белых домов, крытых соломой, и людей в тогах, коричневых от пыли. Только на одно мгновенье он знаком приказал задержать мула.

Мимо него пробежал старик с грязной тряпкой вокруг костлявых бедер. Он бил руками и ногами в кожу, натянутую на обруч, и кричал что-то высоким гортанным голосом на незнакомом Панаеву наречии. За ним, с достоинством покачиваясь на муле, ехал пожилой человек в белой тоге, закинутой далеко за плечо.

— О чем кричит старик? — спросил Панаев у эльфин ашкера.

— Он кричит: мой господин беден и стар. Мой господин слаб и болен. Дайте хотя бы один талари для моего господина.

— Это нищий?

— Нищий едет на муле, — отвечал эльфин ашкер, — его раб собирает для него подаяние.

Панаев отпустил поводья.

Спустя несколько минут они достигли дворца императора. Семь оград одна за другой окружали его. По дворцовым обычаям только принцы крови могли ехать верхом до седьмой ограды.

Панаеву предложили слезть с мула за первой.

Эльфин ашкер жестом пригласил его следовать за собой. Входы были расположены под углом.

Ходом коня Панаев прошел за своим провожатым до самого дворца. Эльфин ашкер исчез, едва лишь Панаев поднялся по ступенькам террасы.

Подумав мгновенье, Панаев толкнул ногою дверь. Дверь отворилась. Узкая комната под плетеной соломенной крышей была пуста. Немного прихрамывая, Панаев прошел комнату и вновь натолкнулся на двери. Он отворил их: старик в черной шелковой мантии и короткой накидке сидел на низком диване. Двое слуг с равнодушными лицами стояли неподалеку.

— Простите, — сказал Панаев, вежливо кланяясь, — не имею ли я честь…

— Вот я здоров, — сказал дребезжащим голосом старик в мантии, — и дела мои благополучны. А как здоровье императора твоей страны?

— Благодарю, — отвечал Панаев, — здоровье и дела императора благополучны.

Он замолчал на мгновенье и, вспомнив о последних, слышанных им перед отъездом из России известиях с театра войны, добавил:

— Его войска одерживают победы.

— Как ты ехал в Хабеш? — спросил Уалама.

— Через Сомалиленд.

— Не тревожили ли тебя сомали?..

— Нет, я ехал спокойно.

— Но было ли слишком жарко в пути?..

— Я легко переношу жару.

— Тейч, — сказал Уалама, оборотясь к слугам, стоявшим за его спиной.

Тотчас двое слуг и кравчий внесли небольшой поднос с двумя маленькими графинами, обернутыми пурпуром. Для Панаева возле одного из графинов стоял стакан. Кравчий налил немного вина в ладонь и быстрым движением поднес руку ко рту. По обычаю он показывал этим, что вино не отравлено.

— Я, — сказал Уалама, — я правлю этой страной. А каковы твои занятия, иностранец?

— Я изучаю восточные языки, — отвечал Панаев. — В Хабеш я приехал, чтобы увеличить свои знания.

Император засмеялся, широко раскрыв рот.

— Откуда ты так хорошо знаешь наш язык?

— В молодости я прожил в Хабеше два года, — объяснил Панаев, — я профессор и учу восточным языкам в Петербургском университете.

— Тейч, — сказал Уалама, кивнув головой на пустые графинчики. Слуги и кравчий заменили их полными.

— Ты пишешь книги?

— Я написал несколько книг.

— Я хорошо знал трех людей из вашей страны, — сказал Уалама, — и все они были достойные люди. Ваш ученый Башкирцев прожил с нами семь лет и уехал, увезя с собою все драгоценности из церкви святого Габриеля. Второю была женщина из вашей страны — не помню, как ее звали. Она была красива, и потому сын моего друга Асфала был застрелен в лесу английскими шакалами. Третьим был граф Леонтьев. Он руководил нашей армией в борьбе с итальянцами. Я очень любил его. Он ограбил английское посольство, и эти собаки, кажется, повесили его в Сомалиленде.

Панаев допил свой стакан и внимательно поглядел на императора.

Император пил.

— Это были достойные люди, — сказал Панаев.

— Тейч, — сказал Уалама.

Они пили некоторое время молча.

Панаев перевел глаза от лица Уаламы на низкое окно. Он увидел ровные колонны кактусов, эвкалипты и игрушечные дома, обнесенные земляными валами.

— Леонтьева я знал, — сказал он. — Возможно, что он действительно умер в Сомалиленде. У императора есть и европейские вина?

Уалама кивнул головой.

— Токайское, кюммель, портвейн, — отвечал он, хитро улыбнувшись.

Принесли вина.

— Я явился к тебе с некоторыми важными сообщениями.

— Говори, — отвечал Уалама. Он уютно устроился на диване и поднес к губам бутылку портвейна.

— Известно ли тебе, — продолжал Панаев, — что делают при твоем дворе англичане?

Уалама перестал пить и прислушался.

— Англия, конечно, великая страна, — сказал медленно Панаев, — но разве она имеет такого императора, как ты? Король Англии во власти народа. А разве твой народ правит тобою?

— Я правлю моим народом, — отвечал Уалама.

— Хабеш, Конго, Россия — вот три страны, в которых нет ни палат, ни парламентов.

— Да, да, да, — отвечал Уалама, — я знаю, что все иностранцы мошенники. Ты хотел сказать, что делают при моем дворе англичане?

— Я бы выпил рому, — сказал Панаев.

Принесли рому. Император погладил бороду и выпил графинчик рому.

Панаев едва дотронулся до своего стакана.

— Перейдем к англичанам, — продолжал он, — правда ли, что у тебя есть двоюродный брат?

Уалама рыгнул и хитро выпятил губы.

— У меня есть двоюродный брат.

— Его зовут Тафарэ?

— Его зовут Тафарэ.

— У него очень часто обедают англичане?

— У Тафарэ хорошие обеды, — объяснил император, — у него много мяса. Англичане очень любят мясо.

— Но у тебя есть внук Личьясу, сын твоей дочери.

Уалама кивнул головой.

— Кому из них ты завещаешь свой престол?

— Тейч, — сказал Уалама.

Снова принесли вино.

— Англичане — мошенники, — говорил Уалама, — они хотят, чтобы после моей смерти императором Хабеша стал Тафарэ. Зуб шакала им в зад. На престол сядет Личьясу.

Панаев несколько мгновений внимательно глядел на него, потом придвинулся вплотную и сказал, отчеканивая каждое слово:

— Мне известны замыслы англичан. Если ты не отречешься от престола в пользу Личьясу, то престол через десять дней займет Тафарэ.

Император, широко раскрыв глаза, глядел на него с изумлением.

— Пей, чертов сын, — сказал Панаев по-русски, придвигая непочатую бутылку к Уаламе, и прибавил:

— Может быть позвать секретаря?