Песах Амнуэль

Все законы Вселенной

«И тогда откроется новая страница истории человечества — страница, которая будет для нас словно солнечный свет для новорожденного».

Г.Уэллс, «О некоторых возможных открытиях».

Очередная комиссия прибудет на «Юности» через полчаса. Академия решила командировать на Марс Юмадзаву. Но даже и теперь, ожидая в Большом зале космопорта посадки «Юности», я не могу избавиться от странной апатии. Я устал. Устал от непрерывного одиночества и даже от самой работы. Доведись начать все сначала, я начал бы, но поступил бы, пожалуй, иначе.

Имел ли я право рисковать?

Что ж, я могу показать расчеты. Могу сослаться на результаты опыта, на его огромное значение. В этом и состоит моя цель — убедить людей, и я ее почти достиг.

Двадцать лет я не позволял себе думать ни о чем другом, кроме Проблемы. Я свыкся с ее постоянным присутствием и не мог представить, что будет потом…

За столиком у окна трое космонавтов громко обсуждают задачу безгравитонных зон. Молодые ребята, совсем молодые. На них смотрят с симпатией и легкой завистью. А меня подмывает подойти к ним и спросить, указав на шеренгу готовых к старту ракет:

— Зачем все это? Для чего?

Увидеть их изумление, а потом — соболезнующие взгляды, к которым я давно привык, и чувствовать себя как-то старше их, потому что они, как дети, верят в свои красивые ракеты.

Я сижу за столиком, жду сообщения о посадке «Юности» и думаю.

Что я скажу Юмадзаве? Может быть, просто вспомнить, как это было?

* * *

Я родился в Фарсиде, небольшом поселке переселенцев, когда атмосфера Марса была уже насыщена кислородом и стала пригодной для дыхания. Мои родители прилетели на Марс с первой партией добровольцев. По рассказам отца я знал, чего стоила людям эта атмосфера. После включения кислородных реакторов на Марсе остались небольшие группы наблюдателей, следивших за медленным изменением климата планеты. В обновленной атмосфере пылевые бури разразились с катастрофической силой. В те годы скорость ветра достигала скорости звука. Каждый ураган заносил наблюдательную станцию слоем песка толщиной в сотни метров. Люди отсиживались в бронированных домиках до тех пор, пока новый шквал не освобождал их из песчаного плена. Станции имели колоссальный запас прочности, ванты вгонялись в грунт на глубину более полукилометра. Две станции, расположенные в районе полюсов, все же погибли. Ураган подкопался под их основания, и во время очередного затишья станции оказались поднятыми на высоту тридцатиэтажного дома. Следующий шквал переломил ванты, словно тоненькие прутья.

Лишь несколько лет спустя бури стали слабее, а вскоре и вовсе исчезли.

Мне только однажды довелось попасть в ураган: он был вызван неожиданным взрывом готовившегося к старту планетолета «Рассвет». При взрыве погиб мой отец…

Странное было у меня детство. Представьте себе один из первых поселков переселенцев. Сиреневые пески на тысячи километров вокруг. До Земли в лучшем случае треть астрономической единицы. Я только по рисункам, фильмам и телепередачам знал, как выглядят леса и горы, только по магнитным записям мог представить себе, как шумит морской прибой.

Земные растения на Марсе приживались плохо. С ними происходили неожиданные мутации. В питомнике Фарсиды были высажены саженцы пихты и сосны. Не прошло и месяца, как все деревья пустили ярко-фиолетовые иглы. Потом сосна неожиданно запахла озоном. Биологи говорили, что внутренняя структура растений настолько изменилась, что они начали разлагать молекулярный кислород атмосферы. Деревья уничтожили, оставив несколько образцов для дальнейшего наблюдения.

Неподалеку от Фарсиды были открыты залежи ареона — руды, из которой добывали почти чистый германий, и я приносил оттуда удивительные по красоте коричневые камешки. Эти камешки да еще негодные детали приборов были моими игрушками.

В холодные вечера я любил бросать вверх пористые камешки ареона и слушать, как они летят. Камешки пели в полете протяжно и тихо, это воздух проносился сквозь тончайшие пустоты. Каждый камешек звучал по-особому, а громкость зависела от скорости полета, от силы броска. Я собрал целую коллекцию камешков — полных три октавы…

Меня рано научили читать. Отец привез с собой на Марс много книг по математике, физике, философии, космонавтике. У него был тридцатитомный «Планетологический справочник» и небольшие брошюры серии «Развитие физической картины мира» — квинтэссенция научной мысли всех времен». Первой книгой, которую я прочитал от корки до корки, были «Элементы математики» — фундаментальный труд многих авторов.

Мне удалось найти только две художественные книги. Одна называлась «Барон Мюнхгаузен» и не понравилась мне: фантазия у автора была какой-то убогой и нелогичной. Другую — это было «Преступление и наказание» — я не смог осилить даже до середины. Ракеты на Марс в то время ходили редко, примерно раз в месяц. В основном это были грузовые корабли, и возили они, конечно, не книги для детей, а вездеходы и научное оборудование. Приходилось читать то, что было в отцовской библиотеке. Семи лет я знал основы диффренцирования, а когда мне исполнилось десять, довольно успешно проводил для отца не очень сложные теоретические расчеты.

Потом началось великое переселение. Ежедневно прилетали десятки ракет, строились поселки, города, заводы. На месте зарослей низкорослых сине-зеленых растений встали циклопические сооружения, назначения которых я вначале вообще не понимал. Население Фарсиды и других поселков неудержимо росло. Появилось много моих сверстников. Земные дети трудно привыкали к марсианским условиям, и мне было скучно с ними. Они толковали о вещах, совершенно мне не знакомых, мечтали о стадионах, играх. Я жалел, что теперь приходилось жить в интернате и, кроме физики и математики, изучать много других, на мой взгляд совершенно бесполезных наук.

И вот тогда я впервые прочитал книгу об Амундсене. Удивительно бесстрашный человек, во многом похожий на знаменитого Рындина, покорителя Венеры. Впрочем, не в этом дело. Меня поразило другое. Амундсен был первым, кто прошел из Атлантического океана в Тихий Северо-Западным проходом. Чтобы преодолеть расстояние около тысячи километров, ему понадобилось больше года! Сначала я не поверил. Я мог сесть в астролет и через полчаса примчаться в Ксанту, за две тысячи километров. Ракета могла домчать меня на Землю за десять дней. Мне почему-то казалось, что так было всегда, и все эти фрегаты, паровозы, телеги представлялись столь же древними, как египетские пирамиды. Но книгу об Амундсене написал известный ученый, его нельзя было упрекнуть в неточности.

Я отправился в Ареоград — нынешнюю столицу Марса. Там была самая большая на Марсе библиотека. Город поразил меня. До этого я не покидал Фарсиду, привык к стандартным домам, к улицам, покрытым сиреневым гравием. Ареоград в то время был еще невелик, но это был город-эксперимент, здесь впервые на Марсе испытывались новые строительные материалы, новые архитектурные формы. Я был ошеломлен, не мог понять: где смысл? Дом-эллипсоид из стекла, здесь помещались лаборатории Института атмосферы, дом-призма с какими-то ушками на крыше, дом-колпак… Здание библиотеки тоже было экспериментальным: внешне оно напоминало первую ступень космического корабля, ракету со срезанным носом и утрированно увеличенными стабилизаторами.

Я провел в библиотеке неделю и только тогда вспомнил, что уехал из интерната, не предупредив учителей. Оказывается, из-за моего исчезновения поднялся страшный шум. Был объявлен чуть ли не глобальный поиск. Меня нашли и вернули в интернат.

Но я уже узнал все, что хотел. Я узнал, что Магеллан плыл вокруг Земли три года, Марко Поло обошел Азию за два десятилетия.

Да, до этого я не знал таких простых вещей. Книги были для меня откровением. Именно тогда я решил, что стою перед Проблемой, для разрешения которой не жалко потратить жизнь.