Этим принципам он будет следовать долгие годы, после чего их возьмут на вооружение коммунисты Индокитая и других колониальных и зависимых стран Азии, Африки и Латинской Америки. Такая тактика впоследствии получит название народной войны.
Как это ни покажется удивительным, но ответ Мао Цзэдуна не привел к обострению конфликта между ним и ЦК. Мао вновь неожиданно повезло. Дело в том, что в конце весны в Китай пришли сногсшибательные известия, на какое-то время смягчившие отношение цековских вождей к нему. В апреле 1929 года сначала на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б), а затем и на XVI партконференции жесточайшей критике был подвергнут Бухарин — за свои «правые прокулацкие» взгляды. После этого в СССР началось стремительное строительство социализма, в том числе развернута массовая коллективизация, главной мишенью которой стал крестьянин-собственник. За всеми этими переменами стоял Сталин, который во всем, что касалось учения Маркса, был очень утилитарен. Эта его практичность, кстати, и спровоцировала «дело» Бухарина: бывший «любимец всей партии» (так называл Бухарина Ленин) стал раздражать его тем, что начал не только в теории, но и на практике всерьез относиться к историческому материализму. Материалистические же законы марксизма не являлись для Сталина, как и для Ленина, чем-то непреодолимым. Большевистский вождь использовал марксизм только как способ выражения своих мыслей, не более. А мысли его могли быть разными, в том числе и антимарксистскими. И там, где Маркс утверждал: «Право никогда не может быть выше, чем экономический строй и обусловленное им культурное развитие общества»195, — Сталин вслед за Лениным доказывал прямо противоположное, хотя на Маркса, конечно, не нападал. Просто, присягая на верность марксистской формуле «бытие определяет сознание», тут же волей и разумом перекраивал «отсталое» бытие.
И в этом Мао Цзэдун очень походил на кремлевского лидера. Оба они были людьми целеустремленными и энергичными, для которых волевое решение было залогом успеха. Оба к тому же являлись ультралевыми радикалами, стремившимися любыми путями реализовать свои утопические эгалитарные замыслы.
Новый курс ВКП(б) не мог не оказать влияния и на крестьянскую политику Коминтерна. «Слишком образованный в марксизме» Бухарин стал Сталину в 1929 году не нужен ни в руководстве ВКП(б), ни в ИККИ. 3 июля он был отстранен от работы в Коминтерне, а уже за месяц до этого Сталин начал менять «прокулацкую» тактику КПК. 7 июня в ЦК китайской компартии было направлено письмо Политсекретариата ИККИ по крестьянскому вопросу, в котором, в частности, говорилось: «Успешная борьба партии за завоевание крестьянских масс невозможна без установления правильного отношения к различным слоям деревни. И здесь нам в первую очередь приходится поставить вопрос о тактике по отношению к кулаку, поскольку именно в этом вопросе китайские товарищи допускают наиболее существенные ошибки». Далее говорилось, что «кулак» зачастую играет «открыто или скрыто контрреволюционную роль в движении», а посему с ним надо решительно бороться. Кстати, в том же письме напрямую выражалось одобрение деятельности Мао Цзэдуна и Чжу Дэ, чьи «партизанские отряды… несмотря на неоднократные попытки их подавления со стороны реакции, не только сумели сохранить свои кадры, но за последнее время достигли известных успехов в провинции Фуцзянь»196.
Заострение Москвой борьбы против китайского «кулака» имело далеко идущие последствия. Ведь русский термин «кулак», обозначающий определенный социальный слой (сельскую буржуазию), не имел аналогов в китайском языке. В документах КПК он переводился словосочетанием фунун, имеющим чисто имущественное значение — «богатый крестьянин». Так что его выделение в отдельную категорию крестьянства на практике могло привести только к активизации антикрестьянской политики коммунистов. Получалось ведь, что сама Москва требовала бороться не только против дичжу (помещиков), но и против нун (крестьян). Богатых или небогатых — это уже другой вопрос: уровень зажиточности определяли сами китайские коммунисты. А как они это делали, мы уже видели.
В Китае перевод этого письма был опубликован в ноябре 1929 года, в журнале КПК «Гунчань» («Общее имущество», то есть «Коммунизм»). Стоит ли говорить, что Мао пришел от него в восторг? 7 февраля 1930 года, воодушевленный поддержкой со стороны Москвы, он обнародовал новый, третий уже, закон о земле. Принят он был на объединенной партийной конференции фронтового комитета 4-го корпуса, особого комитета западной Цзянси и армейских комитетов 5-го и 6-го корпусов Красной армии в деревне Питоу в центральной Цзянси. В него помимо пункта об изъятии всей недвижимой собственности дичжу Мао вписал следующую статью: «Что касается земель, холмов, лесов, прудов и домов, принадлежащих крестьянам-собственникам, в случае, если доход последних превышает уровень, необходимый для пропитания, и после того, как большинство местных крестьян потребует конфискации, совет должен принять требование крестьян, экспроприировав излишний прибавочный продукт и распределив его». Как и прежде, в законе устанавливался принцип уравнительного передела земли, который Мао теперь открыто выражал в яркой формуле: «Взять у тех, у кого много, и дать тем, у кого мало» (через полгода он добавит к этой фразе следующее: «взять у тех, у кого земля жирная, и дать тем, у кого земля скудная»)197.
Понятно, что бедные хакка приветствовали такой закон. Под влиянием коммунистов многие из них приняли участие в аграрной революции. В уезде Сюньу, на юге Цзянси, где к маю 1930 года 80 процентов земли было уже перераспределено, местные активисты даже сложили песню, которая пользовалась популярностью среди хакка и других мест:
Поддержка Москвы действительно была как нельзя вовремя. С июня по ноябрь 1929 года, вплоть до тех пор, пока Мао не узнал, что его позиция одобрена Кремлем, он находился в глубочайшей депрессии. Регулярной связи с ЦК по-прежнему не было, и он долго оставался в неведении о том, что уже 12 июня шанхайское Политбюро дезавуировало свою критику в его адрес, содержавшуюся в февральском письме. Вся вина за «ошибку» была возложена на Бухарина, давшего, как теперь полагал ЦК, неправильные установки китайской компартии на ее VI съезде199.
В июне же в дополнение ко всем переживаниям у Мао вдруг резко осложнились отношения с прежде всегда послушным Чжу Дэ. Тот неожиданно проявил недовольство чересчур назойливым каждодневным контролем Мао за действиями вверенных его командованию вооруженных сил. Начал его раздражать и «патриархальный стиль» секретаря фронтового комитета. Чжу Дэ поддержали некоторые командиры подразделений. «Мы что, должны испрашивать „добро“ партии на использование каждой винтовки? — возмущались они. — Не взять ли тогда партии на себя и заботу о конюхе, когда у того кончится сено?»
Особое недовольство у них вызывало стремление Мао использовать солдат и командиров в агитационно-пропагандистской работе среди населения. Для Мао же эта сфера становилась все более важной. Не желая отказываться от своих эгалитарных взглядов и признавать ошибки в проведении аграрной революции в горах Цзинган, он стремился переложить ответственность за провал своей радикальной политики на плечи крестьян, этих «тупоголовых» мужиков, которые не могли дорасти до понимания его идей. Именно поэтому Мао теперь энергично вел революционную пропаганду на юге Цзянси и западе Фуцзяни. В его войсках было несколько сот пропагандистов, а он еще обязывал и солдат участвовать в этой работе. Вдалбливая с помощью красноармейцев в головы сельских жителей идеи коммунистической революции, Мао надеялся, что цзянси-фуцзяньский эксперимент закончится успешно. И его совершенно не волновало, что такая пропагандистская деятельность отвлекала солдат от исполнения чисто военных обязанностей.