Донесение в синод о событиях 21–23 июня архимандрит заканчивал словами: «Теперь в обители все остаемся в сильном страхе, окружены строгою блокадою со всех сторон, каждый день проходят мимо монастыря пароходы».

В промежуток между вторым и третьим посещениями Соловецкого монастыря английский фрегат побывал в Крестном монастыре. 2 июля неприятельские матросы ограбили Крестный монастырь: забрали кур, отняли большой карбас, называемый чугою, погрузили на него дрова и перевезли на свое судно.[401]

Утром 12 августа к Заяцкому острову вновь явился английский трехмачтовый пароход, тот самый, который до этого «нанес визит» Крестному монастырю. Весь день матросы охотились за зайцами и птицами. Англичане снова пригласили к себе Соловецкого настоятеля, но на этот раз он отказался без санкции высшего начальства вступать в переговоры с ними. 13 августа пароход ушел по направлению к Онеге.

Ровно через четверо суток, 17 августа, со стороны Архангельска подошел к монастырю большой трехмачтовый пароход англичан и бросил якорь на прежней стоянке у Большого Заяцкого острова. Через несколько часов к нему приплыл другой английский корабль такого же размера. На шлюпках команды обоих судов были доставлены на Заяцкий и другие мелкие острова Соловецкой группы. Один пароход был тот самый, который останавливался у стен монастыря 15 июня. Тогда англичане ознаменовали свое пребывание на Заяцком острове тем, что перетаскали всех монастырских баранов. Матросы на этом корабле, по отзыву старца Мемнона, «страшные грабители, нахалы и грубияны». В этот приход часть матросов задержала в комнате сторожа «под видом дружеского ласкания», а другая группа вояк в это время разломала замок у дверей в кладовую и забрала все съестные припасы. Офицеры развлекались стрельбой по птицам и зайцам.

Весь день 18 августа оба парохода простояли на якорях. Один из них отмечал какой-то праздник: пароход был украшен флагами, салютовал из пушек. Утром 19 августа оба корабля снялись с якорей «и на всех парусах при сильном попутном ветре и парах ушли мимо Соловецкого острова в море».[402]

Во время нахождения английских кораблей на Соловецких островах монастырская воинская команда и дружина из охотников, послушников и монахов не сводили глаз с судов, стоявших на рейде, имели «строгий надзор денно и ночно и в скрытых и в видимых местах, на случай вздумал бы неприятель высадку учинить».

Но неприятель не собирался «учинять высадки». Он извлек для себя урок из неудач прошлого года и не проявлял никакого желания вступать в единоборство с монастырем.

Неудачная для противника кампания 1854 года в северных водах России и, главным образом, поражение под стенами Соловецкой крепости, запятнали репутацию английских офицеров, участвовавших в сражении 6–7 июля. Состав неприятельских кораблей и экипажей в навигацию 1855 года в значительной степени обновился. Не встречались у Соловецкой островной группы во вторую кампанию фрегаты «Бриск» и «Миранда», опозоренные бесславным нападением на обитель.

За поражение под Соловецким монастырем расплатился карьерой сам главнокомандующий союзной эскадрой, действовавшей в 1854 году в Баренцевом и Белом морях, Э. Омманей. Он был смещен адмиралтейством подобно тому, как был отстранен от дел за бомарзундскую операцию 1854 года командующий английской эскадрой в Балтийском море Чарльз Непир.

Моральный дух личного состава союзного флота после неудач кампании минувшего года на Севере резко пал. В 1855 году неприятель вел себя в наших водах осторожнее, избегал открытых боев с поморами. Порой проявлял излишнюю робость. В селе Пурнема англичане приняли звуки пастушьего рожка за сигнал к сбору и поспешно снялись с якоря, хотя до этого готовились высадить десант.[403]

Часть матросов и отдельные офицеры понимали несправедливый характер войны и порицали свое командование и правительство. Так, например, английский офицер-переводчик, назвавшийся Антоном, выражался «нескромно о прошлогодичном начальнике эскадры»,[404] часто по-русски «бранил свое начальство» и выражал недовольство затянувшейся войной. Однажды в беседе со стариком Мемноном он до того разоткровенничался, что высказал свои сокровенные мысли: «Мне жаль вас, Россия добрая, я у вас по городам многим бывал, и в Киеве, и в пещерах был; что ж нам делать, когда наша королева нас посылает на это дело».

С таким настроением части матросов и офицеров нельзя было рассчитывать на успех в открытом бою с Соловецким монастырем. Приходилось пугать монастырь угрозами нападения и ограничиваться мелким хищничеством на Соловецких островах.

Последний раз в навигацию 1855 года англичане появились у Соловецкого монастыря 9 сентября. Как и в предыдущие посещения, они высадились на Большом Заяцком острове и пробыли на нем 9, 10 и 11 сентября. Офицеры и матросы отдыхали, сушили одежду. Перед уходом англичане разграбили ранее разоренную ими церковь, которая «уже и не запиралась на замок», унесли личное имущество сторожа. Утром 11 сентября английский фрегат снялся с якоря и ушел к островам Кузова. Больше Соловецкий монастырь не видел неприятельских судов. Наступила осень. Корабли англо-французской эскадры ушли из северных вод России в свои порты и на этот раз навсегда, оставив о себе печальную память в виде сожженных городов и сел, разграбленных становищ рыбаков и зверобоев.

В марте 1856 года воюющие державы подписали Парижский мирный трактат. Соловецкий монастырь свободно вздохнул. Больше ему не угрожали внешние враги. Можно было переходить к мирной деятельности.

Крымская война выявила слабые места в обороне Архангельского Поморья. Кроме Соловецкого кремля и Новодвинска, все береговые укрепления на Севере были сделаны наспех и не представляли для интервентов серьезных препятствий. Царизм не имел на Белом море и в Архангельске флота, необходимого для отражения нападения западных держав. Устаревшие деревянные парусники с примитивным вооружением в количестве, не превышающем полдесятка единиц, не могли бороться с многопушечными винтовыми кораблями противника. Это позволяло 7–8 англо-французским кораблям держать в осаде все побережье Белого и Баренцева морей. По хвастливому заявлению одного английского офицера, цель блокады была «достигнута в полной мере; торговые сношения с Архангельском, Онегой, Кемью и другими менее их важными местами прерваны совершенно».[405]

Два года войны и блокады серьезно подорвали экономику Поморья и разорили хозяйство местных крестьян-промышленников. Рыболовецкий и охотничий промыслы — главное занятие и источник доходов крестьян прибрежных сел и соловчан — пришли в упадок. Огнем неприятельской артиллерии и действиями десантных групп было уничтожено около 500 домов и подсобных построек местных жителей. Крестьяне потеряли несколько сот голов крупного и мелкого скота, много хлеба, рыбы, сала, птицы. Подорваны были судостроение и торговля. Внешнеторговый оборот Архангельского порта сократился с 5388,4 тыс. руб. в 1853 г. до 210,3 тыс. руб. в 1855 г., то есть в 25 раз.[406] Пришел в упадок рыбный промысел Кольского края. За эти же годы доставка трески в Архангельск с Мурманского берега сократилась с 280019 пудов до 25748 пудов.[407] Понадобилось время, чтобы залечить раны, нанесенные Северу разбойничьими действиями англо-французской эскадры в Белом и Баренцевом морях в 1854–1855 годах.

Передовые русские люди, извлекая уроки из войны, предлагали перейти от парусно-деревянного флота к винтовому судостроению в Архангельске. Но правительство крепостников не вняло этим голосам. Наоборот, после Крымской войны оно ослабило оборону Севера. Летом 1856 г. был разоружен Соловецкий монастырь. В Новодвинскую крепость отправили всю артиллерию и снаряды, полученные обителью в дни войны: 8 пушек 6-фунтового калибра, 4 пушки 18-фунтового калибра, 2 единорога.[408]