5 марта 1854 года военный министр Долгоруков сообщил Бойлю, что царь согласился с его доводами о соловецких арестантах и распорядился не переводить их в другие места, а «оставить в этом монастыре под надзором находящейся там военной команды». Решение Николая I было доведено также до сведения синода, и тот 26 марта 1854 года вынес окончательный приговор по этому вопросу. 3 апреля Протасов сообщил содержание постановления синода Бойлю.

Весной 1854 года в застенках монастырской тюрьмы томилось 25 арестантов. Среди них были такие опасные враги самодержавно-крепостнического строя, как член Кирилло-Мефодиевского общества Е. Андрузский. Подвергаясь военным опасностям, арестанты оставались в монастыре под строжайшим надзором караульной команды. Причем охране ссыльных и заключенных придавалось большее значение, чем обороне крепости от нападения интервентов. Даже в часы внешнеполитических конфликтов военные враги казались царизму менее опасными, чем классовые.

Отрезанный от мира, окруженный льдами Соловецкий монастырь не знал, что делается на белом свете, и жил своей жизнью. 16 апреля 1854 года на остров с трудом пробрался гонец с известием о том, что Архангельская губерния объявлена на военном положении. Он же привез указ синода о немедленной отправке на твердую землю всех церковных и монастырских движимых драгоценностей. Только сейчас монастырь понял, какая опасность угрожает ему.

Монастырское имущество было спешно упаковано в ящики и бочки, опечатано монастырской печатью, на каждом месте проставлены начальные буквы хозяина добра — «С. М.» 25 апреля 1854 года, 26 ящиков,[326] 4 бочки с драгоценностями и 16 ящиков с рукописными и старопечатными книгами погрузили на новое монастырское гребное судно «Александр Невский». Корабль повел к Архангельску опытный наемный кормщик из поморских крестьян Лука Репин. Сопровождать и сторожить имущество «до самого возвращения его опять в Соловецкий монастырь» были выделены ризничный иеромонах Макарий с тремя монахами и одним послушником монастыря.

Из приложенного открытого листа видно, что среди перевозимых вещей были ризы парчовые и бархатные, блюда, ковши, сахарницы серебряные, кубки, подсвечники, бокалы, посохи и другие, предметы церковного обихода, ящик ломового серебра, а в библиотеке 1356 рукописных и 83 старопечатные книги.[327]

7 мая 1854 года «серебряное судно» пришвартовалось в Архангельском порту, а через 5 дней, 12 мая «Александр Невский» с драгоценностями в трюме отошел от городского причала в Антониев-Сийский монастырь Холмогорского уезда, находившийся в 150 верстах от Архангельска по Петербургскому тракту. Бойль предложил Архангельской портовой таможне без задержки выпустить монастырское судно, не осматривая его имущества. В пути и на стоянках за грузом наблюдали монастырские старцы, старший из которых имел на руках предписание военного губернатора, обязывающее городскую и сельскую полицию, волостные и сельские власти «оказывать всевозможное содействие к успешной перевозке имущества к месту назначения».

После недельного путешествия, 20 мая, судно прибыло на Сийскую станцию, благополучно доставив сюда все 46 единиц хранения. Вещи были выгружены и помещены в специально оборудованной кладовой. Два штатных соловецких смотрителя «денно и ночно» караулили кладь, пока ее уже после окончания войны, 8 августа 1856 года, не вернули на прежнее место. Только монастырскую библиотеку (16 ящиков) в 1855 году перевели в Казанскую духовную Академию, где она застряла надолго.[328]

17 апреля 1854 года начальник первого округа корпуса жандармов направил графу Орлову хвастливый доклад, в котором, ссылаясь на сообщения архангельского жандармского штаб-офицера подполковника Соколова, щедро перечислял меры, предпринятые в последние месяцы губернскими властями по укреплению обороноспособности северного Поморья, и выразил уверенность «в несомненной победе русских в правом деле над врагами».

О боевой готовности Соловецкого монастыря в докладной сказано, что он «укреплен кругом древнею прочною каменною стеною и на оной поставлены орудия, следовательно имеются достаточные средства к обороне».[329]

В отношении ограды, окружающей монастырь, жандарм был, бесспорно, прав, а что касается орудий, расставленных на ней, то их существование следует полностью приписать фантазии сочинителя рапорта. Никаких пушек, хотя бы таких же древних, как сама стена, на монастырской ограде не было в апреле и в помине. Остается неясным, сознательно ли вводил жандармский начальник своего шефа в заблуждение, или он на самом деле не был осведомлен о вооружении Соловков. Впрочем это не имеет значения.

Губернские власти не считали вооружение Соловков первоочередной задачей и до нападения неприятеля на монастырь полагали, что островитяне смогут удержать крепость своими силами, отсидеться за ее каменными стеками без дополнительной помощи.

Монастырь, брошенный на произвол судьбы, самостоятельна принимал все возможные меры предосторожности и перестраивал свою жизнь на военный лад. Нужно отдать должное архимандриту Александру. В прошлом полковой священник, не лишенный личной храбрости, он неплохо справлялся с обязанностями военного коменданта Соловецкого кремля и начальника его гарнизона.

Большой патриотический подъем царил среди жителей Соловков. На помощь 53 старым инвалидам, охранявшим заключенных, поднялось все население: работники, богомольцы, бывшие чиновники и солдаты, ссыльные и заключенные. На острове, кроме арестантов и охраны, находилось 200 монахов, послушников и штатных служителей, 370 человек вольнонаемных и работников,[330] а всего, включая арестантов, около 650 человек. Монастырь имел свыше 70 мореходных парусных и гребных судов.

Проживавший в монастыре 60-летний богомолец отставной коллежский асессор Петр Соколов, имевший кое-какие знания по фортификации и артиллерии, по собственной инициативе и с большим энтузиазмом стал приводить в оборонительное состояние монастырские укрепления. Послушник отставной лейб-гвардии унтер-офицер Николай Крылов сам попросил зачислить его на вторичную службу в Соловецкую команду. Предложил свои услуги еще не растерявший военных навыков отставной гренадер Петр Сергеев. Так поступали и другие жители острова. Взрослым подражали дети. Они тоже брали в руки оружие.

Соловецкий настоятель поступил вполне благоразумно, когда на свой страх и риск пригласил некоторых арестантов принять участие в защите монастыря. Многие из тех, кому не доверял царизм, отличились в боях с врагами. Из 20 человек охотников-добровольцев сформирован был отряд в помощь инвалидной команде, находившейся под начальством прапорщика Николая Никоновича.

Патриотический порыв защитников монастыря частично компенсировал явный недостаток вооружения, хотя, разумеется, не мог полностью заменить оборонительные средства. Хранившиеся в арсенале старинные ружья оказались непригодными для стрельбы, а извлеченные из оружейной палаты древние секиры, бердыши, копья, пики, шпаги, как бы старательно ни подновляли их самые искусные монастырские кузнецы, также не годились для дела.

Из 20 пушек, разысканных в монастыре, способными выполнять свои обязанности оказались только два трехфунтовых чугунных орудия. Остальные, произведенные на свет в дни покорения Казани и Северной войны, рвались при пробных выстрелах или крошились, когда с них снимали вековую ржавчину. Пороху в монастыре имелось 20 пудов.

При таком положении дел с вооружением защитники крепости восприняли как приятный сюрприз доставку в монастырь из Новодвинского артиллерийского гарнизона 8 маленьких старинных пушек шестифунтового калибра с комплектом боевых снарядов по 60 штук на каждую. Их привезли на Соловки монастырские суда 16 мая 1854 года.[331] Это был тот излишек, который образовался после вооружения ближайших подступов к губернскому центру. Вместе с пушками, по повелению Петербурга, на остров прибыли инженерный офицер Бугаевский и фейерверкер 4-го класса Новодвинского гарнизона В. Друшлевский, первый — для устройства и вооружения батареи, второй — для обучения стрельбе из посланных орудий инвалидной команды и охотников, и командования батареей.[332]