Кирк Дуглас

Дар

ПРОЛОГ

Изящная ручка с кроваво-красными ноготками выскользнула из тесной ниши в плохо освещенном коридоре и ухватила Мигеля Кардигу за локоть.

– Исабель! Что ты здесь делаешь?

Исабель воровато осмотрела коридор: первые зрители уже потянулись в сторону арены, торопясь занять лучшие места на последней в этом сезоне корриде. Затем привлекла его к себе в нишу.

– Я хочу тебя, – выдохнула она, алчно ища его губы своими, тогда как рука ее скользнула вниз, спеша возбудить желание.

– Ради Бога, не сходи с ума! Ведь твой муж – рядом.

– Не беспокойся. Луи сейчас не до нас. Он подбирает тебе быка. – Исабель потянула его за рукав. – Сегодня вечером?

– Да. – Он высвободил руку. – Я опаздываю. Мне нужно готовиться.

– На обычном месте!

Она впилась ему в уста жадным поцелуем.

На какое-то мгновение Мигель проводил Исабель взглядом – даже спеша по коридору она выглядела весьма соблазнительно. Но его тревожила ее теперешняя необузданность. Она шла на куда больший риск, чем матадор на арене, – ведь если ее муж узнает, он убьет их обоих. Возможно, ему не стоило бы приходить нынче вечером на свиданье… но он знал, что пойдет.

Устремившись через запасной выход в свою гримерную и стараясь избежать встречи с докучливыми болельщиками, Мигель взошел на помост над загоном для быков. Осторожно передвигался он по шатким доскам.

Под ним, в загоне, быки вели себя беспокойно, до него доносился беспрестанный стук копыт, сопровождавшийся тяжкими ударами: животные в ярости бились рогами о бетонную стену. Мигель понимал, какое бешенство владеет сейчас запертыми в загоне быками, которым хочется только одного: сокрушить препятствие и помчаться прочь, сметая и истребляя все, что попадется им по дороге.

Менее чем через час один из них с грохотом вырвется на арену и сосредоточит всю свою злость на Мигеле: в кровавом поединке между грубой мощью быка и помноженным на изящество мастерством наездника-матадора. Действия Мигеля в бою будут продиктованы старинными рыцарственными законами – именно по строгости их соблюдения его земляки-португальцы, свято чтущие традицию и презирающие поэтому падких на кровь испанцев, будут судить о том, насколько удастся поединок. И если Мигель случайно убьет быка, он удостоится серьезных попреков.

Рядом с загоном Мигель заметил коренастого мужа Исабель, одного из ведущих скотоводов, специализирующихся на племенных быках, во всей Иберии. Тот, резко жестикулируя, что-то внушал помощнику. Сегодня Мигелю предстояло провести поединок с быком, принадлежащим ему – Луису Велосо. Помощник Луиса, вооружившись длинной палкой, отогнал с помощью еще нескольких человек одного исполинского зверя от остальных. Бык гневно заревел, когда его погнали по узкому проходу, ведущему на арену.

Все было готово.

Полчаса спустя Мигель в последний раз окинул себя взглядом в зеркале. Его полуночно-синий шелковый плащ был расшит золотой тесьмой; сильно приталенный и достающий до колен, он великолепно сидел на стройном мускулистом теле Мигеля. Белый ворот рубашки был безукоризненно чист, высокие черные кожаные сапоги ослепительно сверкали.

Его карие глаза прищурились. Оливково-смуглое лицо под густой шапкой черных волнистых волос, глядевшее на него из глубины зеркала, было исполнено высокомерной решимостью человека, бросающего вызов судьбе.

– Нравится тебе, кажись, как ты выглядишь!

Друг Мигеля, Эмилио Фонсека, развалился в мягком набивном кресле, лениво перекинул через ручку длинные ноги, держа в руке дымящуюся сигарету.

– Нравится.

Мигель поддержал шутливый тон друга.

Эмилио зевнул, закинул руки за голову. Его волосы были так гладко зачесаны назад, что могли бы сойти за купальную шапочку.

В гримерную доносился рев из загона, откуда быков выпускают на арену. Мигель почувствовал, как его нервы становятся стальной проволокой. Его выход был следующим.

Эмилио уселся поудобней.

– Ах, как страшно стучат копытца!

Мигель рассмеялся. Он понимал, что друг пытается развеселить и успокоить его перед выступлением.

Выйдя из гримерной (Эмилио пошел следом), он очутился в слабо освещенном помещении, которое могло бы послужить декорацией при инсценировке арабских сказок, – изогнутые арки, полумесяцы, узорные решетки и арабески, – приметы мавританской старины, превращающие это сооружение из красного кирпича в самое причудливое во всем мире помещение для корриды.

Внешне ничто не выдавало волнения, овладевшего сейчас Мигелем, – глубокого страха перед тем, что на этот раз он сможет сплоховать, опозорив тем самым славное имя Кардига. Хотя, разумеется, отец Мигеля, ненавидящий бой быков, считал, что оно уже обесчещено. Почему сыновья великих людей никогда не оказываются достойными отцов?

В алькове у выхода на арену грум держал наготове его коня; шелковая лента, вплетенная в гриву, была того же цвета, что и плащ матадора.

Мигель надел на голову треугольную шляпу с плюмажем и легко взлетел в высокое, старинной работы, седло. Сегодня он выступал на паломинском скакуне по кличке Талар – что означает «самородок золота», – и это должно было принести ему удачу. Талар нервно переминался на кирпичном полу, его копыта стучали в лад с сердцем Мигеля. Конь, казалось, вот-вот был готов взбеситься, его била дрожь, подобная мощным электрическим разрядам.

– Удачи вам, дружище!

Эмилио похлопал коня по крупу.

Мигель развернул Талара в ту сторону, откуда сквозь щели в тяжелых воротах, ведущих на арену, били лучи яркого солнечного света. Ему вдруг стало страшно, как приветствует его предстоящий выход публика. Слухи о его успехах в провинциальных боях докатились до столицы, его считали восходящей звездой. И как раз сейчас ему предстояло показать, что он входит в бойцовскую элиту. И он осознавал это. Сегодня он продемонстрирует все, на что способен. Сегодня ему предстоит превзойти славой самого Пауло Кардигу – причем прославиться именно на арене, а не на ипподроме. Ему было двадцать пять и он не желал больше оставаться в тени отца.

Запели трубы и ворота медленно раскрылись. И в это мгновенье Мигеля оставил недавний страх. Теперь он руководствовался только интуицией.

Мигель провел коня по изящному пассажу – повел иноходью: после каждого шага копыта коня на мгновение зависали в воздухе, прежде чем он, подобно балерине, решался повторить свое па. То был признак превосходной дрессуры коня и высочайшего мастерства наездника. И Мигель был именно таков, чтобы выехать на арену самым сложным аллюром. Зрители поднялись со своих мест, девятитысячная толпа разом выдохнула в знак величайшего одобрения: «Мигелино! Мигелино!» Конечно, они пришли сюда сегодня полюбоваться его мастерством, а не просто на бой с быком, пришли полюбоваться его мастерством наездника. Его отец был величайшим мастером верховой езды, и сына хотели сравнить с ним. И сын знал, что не разочарует публику.

Конь и всадник, танцуя под музыку, как бы слились в одно; конь, изящно воздевая ноги, проплыл по диагонали через всю арену. Крики «браво!» разнеслись повсюду, рикошетя громом эха от стен, когда Талар, не сбиваясь с ритма танца, начал пятиться: именно этот прием и принес отцу Мигеля самую громкую славу.

Мигель не реагировал на встретившую его овацию. Лишь отдал легкий поклон в сторону скамьи, на которой сидели особенно важные персоны, расположенной под одним из четырех минаретов, устремленных в лазурные небеса. Сидя на этой скамье, Исабель жадным взглядом ловила каждое его движение. Но на лице у ее мужа кривилась гримаса: