Он купил ему прекрасный автомобиль, нанял шофера-японца Торици Коно и пресс-агента Карла Робинзона. Наконец, он убедил брата пригласить в секретари Тома Гаррингтона, чтобы тот отвечал на обширную корреспонденцию, наводнявшую студию.

Восхваления лились потоком в этих бесчисленных письмах, приходивших со всех концов света. Немало было и просьб о денежной помощи или о ссудах. Просьбы умножились, когда стало известно, что не все они оставались безрезультатными: Чаплин был отзывчив к бедности, напоминавшей ему о собственном детстве.

Внезапно к меду восхвалений стали примешиваться ложки дегтя — анонимные письма, полные оскорблений. Из многих конвертов вылетали белые перья — перья позора, которыми, по старой английской традиции, отмечали трусов. Вскоре эта тайная травля нашла отклик в прессе. Миллионер Чарльз Чаплин отказывается защищать свою страну! Ему нет еще и тридцати лет! Америка теперь воюет на стороне его родины Англии! Трус предоставляет другим — английским и американским солдатам — «томми» и «сэмми» — проливать кровь ради его прекрасных глаз!..

В действительности Чарльз Чаплин прошел медицинское освидетельствование, и врачи сочли его слишком маленьким и тщедушным; он весил около 53 килограммов — этого было недостаточно, чтобы комиссия, которая в Соединенных Штатах, так же как и в Англии, проверяла новобранцев, признала его годным. Чаплину нетрудно было ответить, и он сделал это с большим достоинством.

«Я отправлюсь, как только правительство призовет меня под знамена. Все, что я делаю, и все, что я буду делать, чтобы доказать свою преданность делу демократии, никогда не было и никогда не будет использовано мною для рекламы…»

По правде говоря, не известно, был ли в глубине души Чарльз Чаплин убежден в 1917 году в том, что монополия на защиту права и демократии принадлежит союзным армиям. К тому времени, когда Вильсон поддался пропаганде своих французских и британских союзников, европейские солдаты и гражданское население уже далеко не были уверены в том, следует ли им жертвовать всем во имя войны «за правое дело». Некоторое время, подобно рабочему из «Ростовщика», отит могли безучастно смотреть, как уничтожают их имущество и их надежды. Но проходил месяц за месяцем. Убитые и голодающие исчислялись миллионами. В окопах и на заводах поднимался крик возмущения: «Мы люди, а не собаки!» И люди восставали в окопах и на заводах. И раньше всего в России, где царь был свергнут. Потом, следуя примеру России, восстали французские и немецкие солдаты и моряки. Они подняли красное знамя и направились к своим столицам, где бунтовали домашние хозяйки и металлисты, мастерицы и интеллигенты-пацифисты. Расстрелы, начатые по приказу Петзна и Гинденбурга, восстановили в этих странах «порядок». Но русский народ не позволил Керенскому и Корнилову прибрать себя к рукам…

«Мы люди, а не собаки!» — кричали сотни тысяч забастовщиков и в Англии и в Соединенных Штатах в 1918 году, когда Чарльз Чаплин показал им первый фильм производства «Ферст нейшнл» под названием «Собачья жизнь».

Последний фильм, поставленный Чаплином для фирмы «Эссеней», — «Искатель приключений» — начинался охотой на человека — бешеной погоней за беглым каторжником на диком скалистом берегу океана. Комическое бегство от смертельной опасности оправдывало уловки и трюки беглеца, ружья тюремных надзирателей, повернутые против них самих, и обман, который помог каторжнику Чарли, разыгравшему спасение утопающей, попасть в дом некогда осудившего его судьи. Приключение кончается пантомимой погони, основным мотивом которой, несомненно, является посрамление власть имущих. Этот до сумасшествия смешной фильм похож на пляску мертвецов. Играя в карты, Чарли неизменно вытаскивает пикового туза, что означает тюрьму или смерть: здесь впервые начинает проскальзывать горечь, принесенная белыми перьями позора, горечь первых преследований.

Теперь необходимо привести уже тысячи раз цитировавшийся отрывок, ибо в нем Чаплин раскрывает технику и действие своего комизма, анализируя знаменитый эпизод из «Искателя приключений»:

«…Я стараюсь ставить в затруднительное положение не только себя, но и других.

В таких случаях я стремлюсь всегда быть экономным. Я хочу этим сказать, что если какое-либо одно событие может само по себе вызвать два отдельных взрыва хохота, оно будет более ценно, чем два отдельных действия, ведущих к тому же результату. В фильме «Искатель приключений» мне удалось этого добиться… Я сижу на балконе и вместе с молоденькой девушкой ем мороженое. Этажом ниже я помещаю за столиком весьма почтенную и хорошо одетую полную даму, и вот, кушая, я роняю мороженое, которое проскальзывает у меня под панталонами и падает с балкона на шею даме… Одно-единственное действие, но оно поставило в затруднительное положение двух лиц и вызвало два взрыва смеха.

Каким бы простым ни казался этот прием, но он учитывает два свойства человеческой природы: одно — удовольствие, которое испытывает публика, видя, что богатство и роскошь попали в беду; другое — стремление публики испытать те же самые чувства, что и актер на сцене или на экране… Ведь если бы я уронил мороженое на шею какой-нибудь бедной домашней хозяйке, это вызвало бы не смех, а симпатию к ней. К тому же у домашней хозяйки нет важной осанки, и в этом смысле ей нечего терять, следовательно, сцена не была бы смешной. А когда мороженое падает на шею богачки, публика считает, что та получила по заслугам»[22].

После «Спокойной улицы» Чаплин начинает сознательно и систематически унижать «почтенных особ»: толстых нарядных дам, пузатых господ в цилиндрах, полисменов, судей, лицемерных священников, хозяев, офицеров, властителей. И, с другой стороны, он требует уважения к беднякам: к домашним хозяйкам, безработным, иммигрантам, портняжкам, каторжникам, батракам, солдатам… Он познал основную истину: кино — это массовое искусство, его публика в огромном большинстве своем состоит из тружеников. Чаплин избирает путь, который подсказывало ему его нищее детство.

«Спокойная улица» (1917 г.) Бандит (Эрик Кэмпбелл) и полисмен (Чарли Чаплин).

«Собачья жизнь» (1918 г.)

«На плечо!» (1918 г.)

«Солнечная сторона» (1919 г.)

Облик Чарли на пороге зрелости лучше всего запечатлен в фильме «Собачья жизнь». Принято говорить, что в этом фильме он создал образ «вечного бродяги» Но этот «tramp»[23], живущий как собака, спящий где попало, бродяга, которого избивает дубинкой рослый откормленный полисмен, — не лодырь, шатающийся по дорогам из любви к беспечной жизни, не потерявший достоинство обломок человека, побирушка, пьяница. Чаплин, имея в виду этот фильм, писал: «… в качестве основного сюжета я использовал бюро по найму… я всегда брал материал из повседневной жизни»[24].

Бродяга из «Собачьей жизни» — безработный. Не раз приходилось наблюдать Чаплину в Лэмбете или Кеннингтоне, как безработные бродили по улицам или спали, забившись куда-нибудь в угол. Остаться без работы и без любви — худшее унижение для человека: его стыдливая, мучительная исповедь взывает о человеческом достоинстве с горечью отчаяния. Когда Чарли, побежденный в драке, завязавшейся на бирже из-за места, выходит на улицу, свора диких собак, грызущихся из-за кости, кажется ему воплощением всей человеческой жизни. Человек человеку собака, что ж, значит, и Чарли остается только ловко и коварно стащить свою долю с лотка уличного торговца…