Царевна
Царевна 19 июня 2013 01:10
Всем известно: русским классикам полагается быть аскетами, творить Бессмертное, сочувствовать декабристам и болеть душой за Русь. Любовь должна быть одна и на всю жизнь, а сила ее измеряется исключительно количеством написанных объекту писем – если больше четырехсот, значит, любил без памяти (хотя все же меньше, чем Родину).  
 
Тем не менее со временем веселая правда все же просачивается сквозь переплеты суровых фолиантов. И если с несдержанным Александром Сергеевичем скрыть ее всегда было непросто, то Антон Павлович Чехов казался мифом более удобным и благонадежным.

 

Образованный человек, врач, трудолюбивый служитель Мельпомены, и женился-то только в 40, аккурат за четыре года до смерти… Только человек-то был живой, из мяса и крови!
И в голове его, как и у всех прочих людей, роились не только  Кто виноват?  и  Что делать? , а случалось и что-то вроде этого:  Когда я разбогатею, то открою себе гарем, в котором у меня будут голые толстые женщины с ягодицами, расписанными зеленой краской . Вся шутка в том, что это писал не робот Бендер  из  Футурамы , а дражайший Антон Павлович. Причем настолько серьезно, что даже лютые советские цензоры не посмели изъять эту фразу из ХII тома полного собрания сочинений 1949 года выпуска.  
 
Статный, широкоплечий, ростом под метр девяносто, красивый собой и при этом умница-жизнелюб – дамы таяли в его присутствии. Вполне естественно, что в половую зрелость Чехов вступил в 13 лет (во всяком случае, заявлял об этом в автобиографии) и с тех пор недостатка в женском обществе не чувствовал. Другое дело, что связи свои Антон Павлович не афишировал хотя писал об амурном часто и всегда очень красочно. В роли реципиента обычно выступал А.С. Суворин, издатель и покровитель Чехова.  Женщины, Алексей Сергеевич, которые употребляются, или, выражаясь по-московски, тараканятся на каждом диване, не суть бешеные, это дохлые кошки, страдающие нимфоманией. Диван очень неудобная вещь.  
 
Его обвиняют в блуде чаще, чем он того заслуживает. Я раз в жизни только пользовался диваном и проклял его . Игривый юноша, не правда ли? Конечно,  законная жена  и  любовница  – медицина и литература – всегда были у Чехова в приоритете; и все же потехе час он знал и употреблял его со вкусом (кстати, само слово  употреблять  им как-то особенно  любимо). Биограф писателя Дональд Рейфилд вспоминал, что для  этого обитателя московских будуаров практически любое знакомство с женщиной заканчивалось сексом .  
 
Периоды же  поста  Антон Павлович описывал с грустной усмешкой и, что забавно, практически по Буковски:  У меня насморк, рыба не ловится, е... некого, пить не с кем и нельзя, застрелиться впору  – это о жизни в деревне Бабкино в окрестностях Истры. Зато знаменитая поездка на Сахалин, обычно довольно статично преподносящаяся литературоведами, обернулась  для Чехова настоящим секс-трипом. С одной стороны, Чехов жаловался, что  работы много, так что бзднуть некогда , с другой – активно якшался с японскими гейшами и с удовольствием рассказывал Суворину об их употреблении, не жалея красок:  Стыдливость японка понимает  по-своему: огня она не тушит и на вопрос, как по-японски называется то или другое, она отвечает прямо и при этом, плохо понимая русский язык, указывает пальцами и даже  берет в руки, и при этом не ломается и не жеманится, как русские. И все время смеется и сыплет звуком  тц . В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава зубками листок хлопчатой бумаги, ловит вас за  мальчика  (помните Марию Крестовскую?) и неожиданно для вас производит обтирание, при этом бумага щекочет живот .  
 
Но вся эта русско-японская дружба в сравнение не идет с впечатлением от Цейлона, куда писатель заезжал на обратном пути домой.  Когда у меня будут дети, то я не без гордости скажу им:  Сукины дети, я на своем веку имел сношение с черноглазой индуской... и где же? В кокосовом лесу в лунную ночь!  – радостно восклицал классик.  Что же касается серьезных романов, то с ними дела обстояли чуть хуже. Писатель по закону жанра влюблялся много и часто, но до отношений,  предполагающих свадебные колокола и орущих детей, как-то не доходило.  
 
Брака Чехов боялся как огня – вплоть до самой Ольги Книппер все его отношения носили непостоянный характер. Была Евдокия Исааковна Эфрос – но Антон и  Эфрос с носом  (шуточное прозвище, намекающее на национальность Евдокии)  не сошлись по темпераменту. Были долгие истории с актрисой Лидией Яворской и Ликой Мизиновой. От последней Чехов попросту убежал (причем именно туда – на Сахалин к японкам). И так всякий раз: как только перспектива женитьбы начинала маячить на горизонте, Чехов с шуткой-прибауткой уходил в сторону.  Жениться я не хочу, да и не на ком. Да и шут с ним. Мне было бы скучно возиться с женой , – признавался он.  

 

Практически все неудавшиеся пассии позже так или иначе находили отображение в рассказах (причем иногда к неудовольствию прототипов), как Лика в  Чайке  и  Попрыгунье  или Дуня в  Тине . Правда, и при таком достаточно невеселом раскладе Антон Павлович держался прямо и периодически посмеивался над семейным институтом. Писателю-гуманисту Короленко (автору  Детей подземелья ) он, к примеру, рекомендовал  жене изменить, обязательно, чтобы  начать лучше писать. А то он чересчур благороден . А о болезни своего друга Исаака Левитана рассудил так:  Я думаю, что его истаскали бабы! Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Если бы я был только художником- пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую: употреблял бы раз в год  и ел бы раз в день .  
 
Однако, как ни бежал Чехов от брака, чаша сия его не миновала. Брак вышел странным: Чехов, к тому времени заимевший большие проблемы со здоровьем, лечился от туберкулеза в Ялте, а его суженая Ольга Книппер играла спектакли в Москве. Общались новобрачные чаще письмами, и лишь иногда, летом, когда у Книппер появлялось свободное время, она навещала больного мужа. В письмах супруги до последнего пытаются держаться шутливо-мурлыкающего тона, обсуждая бытовые дела, погоду и прочую ерунду; и лишь в последних посланиях Чехова отчетливо проступает тоска и одиночество; впрочем, непродолжительная депрессия – не слишком большая плата за тридцать лет здоровой мужской полигамии. И вообще отрадно сознавать, что все наши классики –мужики с яйцами, ну...почти все.

 

 
источник:http://www.playboy.com.ru/content/article.php?id=695
Искать